— Арима! Арима! — послышался крик.
Это был Ларт. Не найдя дома аримы, он бросился ее искать. Шум на базарной площади привлек внимание мальчика. С ужасом он увидел, как «Не дам промаха» натягивает тетиву.
— Не смей! Не смей! — закричал Ларт.
Но было уже поздно. Просвистела стрела. Мохнатый комочек упал на землю к ногам колодников. Мальчик кинулся к ариме, схватил ее, прижал к груди. Его пальцы были в чем-то липком. Но он этого не замечал. Он смотрел в глаза, полные человеческих слез.
В этот же день жители Пирги видели в гавани мальчика с трупиком аримы на плече. Он шел, как глухой, не слыша обращенных к нему вопросов. Что ему надо? Может быть, он ищет корабль, плывущий к неведомому берегу, туда, где стволы деревьев как колонны вечного храма справедливых богов.
У Дионисия, римского лазутчика, была память цепкая, как репей. Он запоминал слово в слово надпись из ста строк. Он узнавал человека в толпе, даже если видел его много лет назад. Для него не составляло никакого труда найти в незнакомом городе дом. Не было случая, чтобы он заблудился в лесу.
Но сколько пришлось ему затратить усилий, чтобы закрепить за собой славу лучшего цирюльника Вей! Еще труднее пришлось ему, когда он решил стать гистрионом. Эта профессия должна была объяснять частые передвижения из одного города в другой. Но ему так и не удалось добиться легкости, свойственной профессиональным этрусским актерам. Публика чувствовала в его поведении фальшь, и Дионисий решил никогда больше не подниматься на сцену.
Куда легче быть учителем! Почему-то раньше ему не приходило в голову избрать на время эту профессию. Мальчишки ходили за ним, как выводок цыплят. Он только слышал: «Еще! Еще!» Как загорались их глазенки, когда он рассказывал о приключениях Одиссея или о битве Геракла с немейским львом!
Не надо было утруждать себя занятиями счетом и чистописанием. О эти этрусские числа — ту, цал, ки. О них можно сломать язык! А буквы, имеющие ту же форму, что и латинские, но звучащие по-другому! Нет, Дионисий предпочитал живую беседу на свежем воздухе, полезную для его наблюдений за врагом.
Поначалу он опасался родителей. Ведь могут найтись такие, которые обнаружат его невежество. Но родительское сердце само идет на обман, как голодный зверь на приманку. Без особых усилий Дионисий приобрел славу педагога-новатора.
— О! — говорили родители с гордостью. — Такого учителя надо поискать! Второй Сократ! Вы слышали? Он обходится без трости. Все у него построено на интересе и взаимном доверии. Он приказал выбросить восковые таблички. И что же? Посмотрите, какие розовые щеки у наших детей! С каким удовольствием они идут в школу!
Все богатые люди Фалерий хотели, чтобы их дети учились у Дионисия. В эти дни, когда город был осажден римлянами, родители осаждали дом скромного учителя: «Возьми моего сына к себе! Возьми!» Богачи находили в своих кладовых дорогие вина и яства для Дионисия. Но новый учитель не был похож на наставников, с какими прежде приходилось иметь дело фалерийцам.
Дионисий не брал подарков, объясняя, что не может увеличивать группу без ущерба для дела. К тому же подарки унижают его достоинство, ибо им руководит не корысть, а любовь к детям.
— Благородный человек! — говорили легковерные родители.
Обычным местом прогулок Дионисия было пространство перед городской стеной. Каждое утро в одно и то же время мимо ворот проходил этот высокий, сутуловатый человек со стайкой детей. Его знали все стражи, и он, разумеется, знал каждого из них по имени. Иногда он останавливался и заводил непринужденный разговор о погоде, о здоровье, о том о сем. В однообразной службе стражей беседа с учителем была развлечением.
Вскоре стражи стали выпускать Дионисия и за ворота. Там было просторнее и можно было собрать больше цветов. Горожане успели заметить, что цветы были слабостью учителя. Он возвращался с ворохом диких маков, сияющий, радостный. Любовь к детям, птицам и цветам — все это не противоречило одно другому.
Может быть, фалерийцам нравилось в Дионисии бесстрашие, которое он прививал детям. Конечно, до римского лагеря далеко. В случае опасности учитель и его питомцы легко бы скрылись под защиту стен. Но стрела или ядро из римской баллисты — от этого он бы не мог спастись.