Надсмотрщик дал новичку лопату и заставил разбрасывать выгоревшую руду, которую называют шлаком. Работая, Авкн присматривался ко всему, что делалось вокруг. Он увидел горы угля и понял, что в печи вместе с рудою горит уголь. Его, наверное, выжигают где-нибудь в горах.
Он не ошибся. Уголь был с гор, поросших буковым лесом. Там держали свободных людей, здесь же, у пылающих печей, — рабов. Какой свободный согласился бы очищать еще горячую решетку от шлака, пробивать дорогу раскаленному ручью? Это делали рабы. Их тела и лица были в рубцах и ожогах. Больше года никто не выдерживал в этом аду. Тот, кто оставался жив, делался слаб, как ребенок.
Железо! Теперь Авкн знал о нем все. Прежде чем стать топором, мечом или цепями, оно было рудой и углем, оно было усталостью, разламывающей плечи, огненным потоком, слепящим глаза, свистом бичей, ямами, куда бросают тела мертвых.
«Бежать! Бежать!» — эта мысль не выходила из головы Авкна. Она была выжжена огненными письменами в его мозгу, и, даже засыпая, Авкн видел себя бегущим или прячущимся. В те мгновения, когда поблизости не было надсмотрщика, он взбегал на холм в надежде увидеть далекие горы или дорогу к ним. Но горизонт был застлан желтым дымом плавильных печей.
В поисках пути к бегству он стал искать знакомства с другими рабами. Эго были разговорчивые галлы и угрюмые лигуры. Опасаясь сговора, надсмотрщики предпочитали держать людей разных племен. Авкн успел заметить, что верховодил рабами рыжеволосый галл, по кличке Кривой: раскаленная капля выжгла ему левый глаз. Не раз Авкн старался обратить на себя внимание Кривого, но тот делал вид, что не замечает его.
Находясь все время среди галлов, Авкн постепенно стал понимать их речь. Однажды среди ночи он услышал: «Наше спасение не в ногах, а в железе». Эти слова показались Авкну непонятными, и он поначалу решил, что еще недостаточно хорошо знает язык галлов. Но, поразмыслив, он догадался, что галл имел в виду не железо, которое они плавят, а оружие из железа. Галл призывал к мятежу.
Утром Авкн подошел к Кривому и обратился к нему на его языке:
— Я умбр, а ты галл, но мы оба рабы. Почему ты меня обходишь? Знай, что я говорю на языке расенов и могу быть вам полезен.
И на этот раз Кривой оттолкнул Авкна, видимо опасаясь, что он подослан надсмотрщиками. Но в тот же вечер он сам подошел к нему.
— Готов ли ты выдержать испытание огнем? — спросил галл, глядя в глаза Авкну.
— Да! — ответил Авкн, не раздумывая.
— Тогда идем!
Они остановились у печи. В руках у галла была железная палка с деревянной ручкой. Он опустил ее в огненный ручей и, когда она раскалилась, приложил острие к плечу Авкна.
Пастух стиснул зубы, чтобы не закричать.
— Теперь повторяй за мной: «Пусть я сгорю в пламени, если выдам друзей».
Галл отнял железо не раньше, чем Авкн повторил эти слова.
— Теперь ты наш побратим, — сказал Кривой, обнимая Авкна. — Наши тайны — твои тайны. Все эти дни мы готовили оружие. Оно в надежном месте, за оградой. Сейчас мы пойдем за ним.
— А страж? — спросил Авкн.
— С ним покончено, — произнес галл решительно. — Ты возьмешь его одежду. Если кто-нибудь нам встретится, вступишь в разговор и отвлечешь внимание. Понял?
— Да! — ответил Авкн.
Кривой шагал по грудам шлака. Авкн едва поспевал за ним Впереди маячило что-то темное. Это была старая, заброшенная печь. Из расселин каменных ее стен высовывались пучки травы. Жизнь торжествовала над мертвым чудовищем.
Ползком, царапая руки и лицо, побратимы вползли в отверстие, когда-то выводившее расплавленное железо. Послышался металлический звон. Кривой перекладывал какие-то предметы.
— Держи! — крикнул он Авкну.
Авкн протянул руку.
Это был громоздкий самодельный меч, но Авкн не ощущал его тяжести. Он сжимал железную рукоять, зная, что не выпустит ее, пока не добудет свободу.
Отсюда, с вершины холма, город напомнил Велу раскрытую доску для игры в шашки. Улицы, пересекавшиеся под прямым углом, делили все пространство до реки на ровные квадраты. Симметрию нарушал лишь акрополь с извилистой линией белокаменных стен и разбросанными в поэтическом беспорядке чешуйчатыми кровлями храмов. По улицам двигались казавшиеся Велу игрушечными повозки и фигурки людей. Кое-где поднимались и тонули в небе тонкие струйки дыма.
Люди, жившие в этих домах, работавшие в мастерских проходившие или проезжавшие по улицам, не узнали бы Вела. Он был для них чужестранцем. Но все же это его город, его Добрый Ветер. Это его мысль, ставшая камнем.