Местность эта называлась тогда Дурной Ветер и славилась лесом. Здесь можно было купить граб (из него делают ярма для рабочего скота), белый и черный тополь, ценимые резчиками, кедр, из которого выступает смола, называемая кедрецом. Если смазать ею свитки, их не подточат ни червяки, ни гниль. Столяры хвалили здешний еловый комель. Расколотый на четыре доли, он шел на изготовление столов и сундуков. Но больше всего здесь было дуба — лукумона лесов.
В ту пору Вел собирался строить верфь в Популонии и нуждался в летнем дубе для свай. Его отговаривали от поездки в Дурной Ветер: «Пошли раба!» Но разве раб отличит летний дуб, имеющий мало влаги и воздуха, от зимнего дуба, срубленного в ту пору, когда дует Фавоний! Зимний дуб пригоден для наземных сооружений, но портится под действием воды. Настоящий строитель не поручит покупку леса кому попало. Он отберет и осмотрит каждый ствол, каждую доску.
Так Вел попал в Дурной Ветер. Местность показалась ему живописной. Зеленая равнина, перерезанная речными извивами, возвышалась к востоку, переходя в покрытые лесом холмы. Наверное, там имелся прочный и пористый камень, годный для фундаментов и стен. Это было идеальное место для города — река, доступная для морских кораблей, лес, камень, удобный рельеф. Но облик людей, грузивших бревна, неприятно поразил Вела. Лица их были бледны, в глазах застыла безнадежность и уныние.
Старейшина, нещадно коверкая речь расенов, рассказал пришельцу все, что тот хотел знать. К западу от деревни, почти до морского берега, тянется болото, где царствует богиня Лихорадка. Мириады комаров, жаб и других мерзких тварей славят ее своим писком, кваканьем, жужжанием. Утренний ветер вместе с туманом разносит их отравленное дыхание. Люди заболевают, становятся слабыми, едва могут ходить. Зимою, когда Лихорадка засыпает в своем болоте, люди оживают. С топорами они поднимаются в горы и рубят лес, сплавляя стволы вниз, к устью реки, где стоят корабли и баржи чужеземцев. Не было бы на земле лучшего места, если бы не Лихорадка. Весною она просыпается, поднимает голову над зеленой ряской. От ее взгляда людей начинает бить дрожь, лбы покрываются испариной. Как-то сюда уже приходили жрецы, одноплеменники Вела. Их привлекла эта местность, и они задумали заложить город. Но, рассмотрев печень жертвенной овцы, жрецы ушли. Они сказали, что печень имеет странную форму и синий цвет и что боги не позволяют здесь селиться. Эти жрецы служили своим богам — Уни, Тини, Аплу — и считали, что могут добиться всего с их помощью. Но неведомая богиня Лихорадка внушала им ужас. И они трусливо бежали от нее, не зная, какие она любит жертвы и как нужно ей молиться.
— С тех пор мы ищем жреца Лихорадки, — закончил старейшина. — Ведь должен быть человек, который знает ее привычки и прихоти, кто может умилостивить богиню жертвами. Мы не пожалеем ни овец, ни серебра, ни леса. Мы воздвигнем храм, какой он прикажет, дадим ему все, что он потребует.
Вел еще раз обвел взглядом берег, не укрепленные стенами хижины, далекие холмы, чернеющие лесом, быстрые воды реки и бледные, угрюмые лица окружавших его людей. Рассказ старейшины потряс Вела. Эти люди были обречены на медленную смерть. Лихорадка душит их своим гнилостным дыханием, а они хотят воздвигать ей алтарь, приносить жертвы. Он один может им помочь. Но поверят ли ему эти дети природы, видящие во всем власть сверхъестественных сил! Ведь бывает и спасительная ложь, думал Вел. Обман врача, обещающего безнадежному больному выздоровление, вымысел поэта, вещающего о Золотом веке, чтобы скрасить срам и горечь Железного.
— Я жрец Лихорадки! — твердо сказал Вел. — Я останусь среди вас и избавлю от болезней. Мне не надо ваших даров. Только делайте все, что угодно моей владычице.
Тех, кто знал Вела, не удивило бы его решение. Творец меньше всего заботится о выгоде. Само творение для него высшая награда. Родина Вела там, где нуждались в его вдохновении.
В тот же день он повел людей к болоту и приказал им рыть каналы к морскому берегу. Вел знал, что соленая вода, которую загонят бури и прилив, должна истребить болотных тварей. Местность станет здоровой, как на берегах Адриатического моря, где на обезвреженных морской водой болотах выросли города Равенна и Спина.
Это был самый странный жрец, которого когда-либо здесь видели. Он не требовал овец и баранов для алтаря. Ему не был мил чад сжигаемых на алтаре внутренностей. Он предпочитал ему дым горящих лоз, срезанных на пути к морю. Но больше всего ему нравилось дружное чавканье лопат, выбрасывающих тяжелую мокрую землю. Каждый, кто мог двигаться, обязывался пройти в день четыре локтя земли в длину и столько же в ширину и глубину. Он говорил что это дань его богине, которая разлучена с Не´тунсом и хочет с ним быстрее соединиться.