Скоро время пахоты.
Волы сдохли в тот же день. Жертва не помогла. Отец, здоровый и сильный, плакал, как ребенок.
— На то воля Сельвана! — утешал его Сизенна.
Сизенна не объяснил, почему Сельван не спас волов. А может быть, жрец этого и не знал.
На следующее утро Клаверний взял посох и отправился в город, к лукумону. Он вернулся с новыми волами, сгорбившийся, постаревший. За волов он отдал землю, которую унаследовал от предков. Он, Клаверний, теперь должен был получать половину урожая со своего прежнего участка.
Авлу пришлось покинуть родительский кров и отправиться на заработки в город.
Последнее, что он видел, был камень. Надсмотрщики перетащили его к самой хижине и выбили на верхушке какие-то письмена. Авла не учили грамоте. Он не догадывался, что это начальные буквы имени лукумона. Издали они напоминали раскрытый в улыбке рот. Это была алчная, торжествующая улыбка победителя, поглотившего и этот клочок земли.
Сате´рна сидел, наклонив голову и свесив руки. Казалось, кулаки тянули его к земле. Это была излюбленная поза Сатерны, Он привык к ней, как сапожник привыкает к сидению на корточках или разносчик — к грузу на голове.
Сравнение с ремесленником могло бы обидеть Сатерну. Он считал себя человеком искусства, хотя ничем не обладал, кроме тяжелых кулаков. Успех к нему пришел десять лет назад, когда он повалил на обе лопатки римлянина Клауза, известного более под кличкой «Баран». Цирк ревел, словно был заполнен не людьми, а медведями из Циминских лесов. Жаль, что родителям не пришлось насладиться славою сына. Они умерли в один год от болезни, которую наслали боги.
Все это время Сатерна жил своим единственным успехом. Он больше не выходил на арену, объясняя это отсутствием достойных противников. Кто-то посоветовал ему заняться обучением юношей. Он отмахнулся от этого совета, как от надоедливой мухи. Может быть, он боялся, что юнцы украдут его славу? Или он просто был ленив и привык сидеть у своего дома и ловить восхищенные взгляды?
Был у Сатерны брат Ву´лка. Природа не наделила его силой. Худощавый, бледный, с горящими глазами, казалось, он был полной противоположностью крепышу брату. С юных лет у Вулки обнаружилась страсть к лепке. Удивительно умело он лепил из глины человечков, фигурки животных и раскрашивал их. Вулка не оставил этой забавы и после того, как надел тогу мужчины.
— Ты позоришь меня, — возмущался Сатерна. — Посмотри, на кого ты похож! Руки у тебя в глине, волосы в краске. Можно подумать, что ты гончар или каменщик!
Вулка молча выслушивал наставления старшего брата, и только по яростному огоньку, вспыхивавшему в его глазах, можно было догадаться, что слова Сатерны глубоко его оскорбляют.
Однажды Вулка сказал Сатерне:
— Брат мой! Одному дано сражаться на арене, другому — ковать железо, третьему — читать судьбу по внутренностям животных. Я не могу быть атлетом, кузнецом, гаруспиком. Но в моих пальцах живет непонятная сила. Она помимо моей воли заставляет меня мять глину и создавать подобия людей и животных. Если ты считаешь, что это бросает тень на твою славу, я уйду. Только разреши мне на прощанье слепить твое подобие. Я возьму его с собой на чужбину, чтобы помнить о тебе.
— Можешь лепить! — процедил Сатерна сквозь зубы.
Победитель занял свою привычную позу, и Вулка принялся за работу. Сатерне было совершенно безразлично, удастся ли статуя или нет. Он даже не захотел на нее взглянуть хотя бы из свойственного смертным любопытства.
Вулка ушел вместе со статуей, оставив брату дом и виноградник. Долго о нем ничего не было слышно. Сатерна успел забыть, что у него есть брат.
Он по-прежнему сидел в своей излюбленной позе, но люди проходили мимо, не останавливаясь. Многие уже не помнили, что Сатерна победил Барана. В это уже и трудно было поверить. Время и безделье съели у Сатерны силу, оставив одну спесь.
Но вдруг Сатерна вновь оказался в центре внимания. То один, то другой прохожий останавливался у его дома и спрашивал:
— Послушай, у тебя нет брата Вулки?
— А, заморыш! — уклончиво отвечал Сатерна.
«Может быть, — думал он, — по свойственному ему безрассудству Вулка сделал что-нибудь такое, за что мне придется быть в ответе?»
Хождения и вопросы не прекращались. Стали спрашивать иначе:
— Ты не приходишься братом знаменитому Вулке?
Все это начало надоедать Сатерне, и в конце концов, не дожидаясь, пока посетитель откроет рот, Сатерна кричал: