— … неудобно стоишь, — повторила немного отчетливее.
Потянулась ближе, прижалась лицом к животу, потерлась… лизнула…
Кажется, он застонал. Или зарычал. Мелькнула мысль: наверное, электрический стул — это вот так, когда невозможно уже отличить боль от наслаждения. Мелькнула, и пропала, вместе со всеми прочими мыслями. А в его руках осталась она, Лилька, любимая и желанная, вся его, и она цеплялась за него руками и ногами, требовательно кричала: «еще!» — и вместе с ним билась в судороге, шепча его имя и не отпуская, ни за что, никогда, мой, моя, люблю!
А потом… потом она уснула, сжав в кулачке прядь его волос и закинув на него ногу. За окном шуршал метлой утренний дворник, на кухне гремел миской кот, и было так тепло и спокойно, словно все эти пять лет одиночества – приснились. Не было их.
И безумно хотелось поверить, что проснувшись утром, он найдет ее здесь. В их доме, в их постели. Так, словно она никогда не убегала в Зазеркалье спасать своего Эри, а он не возвращался в пустую квартиру и не находил брошенного обручального кольца и смятой записки с двумя словами: прости, я…
Он простил. Давно уже. Тысячу раз простил. Лишь бы только она была здесь.
Ильяс осторожно погладил светлую макушку, коснулся губами.
Лилька недовольно пошевелилась, сжала кулачок, дернув его за волосы. Прижалась – ближе, еще ближе. И что-то сердито пробурчала.
– Замерзла, Капелька, – шепнул Ильяс не то ей, не то сам себе. А может быть, просто хотелось с ней говорить, хотя бы пока она спит, и не хотелось думать, что будет, когда проснется.
Укрыв Лильку одеялом и расцепив ее кулачок, – она недовольно засопела и попыталась поймать его за руку, – он тихо поднялся, вышел в коридор, нашел свою куртку и влез в карман. Достал коробочку.
Зеленый бархат потерся на углах, выцвел. Еще бы не потерся, Ильяс пять лет носил ее с собой. Всегда. Даже когда ни на грош не верил, что увидит Лильку снова. Просто не мог отказать себе в этой маленькой слабости – в надежде на чудо.
Так же тихо вернувшись в постель, несколько секунд рассматривал Лильку в неверном утреннем свете. Она свернулась клубочком, подложила руку под щеку и хмурилась, шевелила губами – что-то снилось. Такая сильная и хрупкая, его маленькая женщина. Его половинка.
– Капелька, – позвал он, погладив ее по щеке.
Она открыла сонные глаза, поморгала на него.
– Ильяс?
– У меня есть кое-что для тебя.
Он взял ее руку, поцеловал пальчики и надел ей кольцо. Ее кольцо. То же самое, что и пять лет назад. Только сейчас никто не сможет им помешать.
Лилька перевела удивленный взгляд с его лица на свою руку, потом снова на него.
– Ты мне снишься. – Провела ладонью по его груди, снизу вверх, коснулась пальцами его губ. И улыбнулась, светло и доверчиво. – Хороший сон.
Ильяс кивнул, говорить не получалось, горло перехватило. Кивнул – и вложил ей в ладонь второе кольцо.
– Надень мне, – шепнул беззвучно, одними губами, те самые слова, что не успел сказать пять лет назад.
Она услышала. Разжала ладонь, глянула на второе кольцо. Лицо у нее стало растерянное и какое-то жалобное.
– Ильяс? Ты же… ты же никогда…
– Я люблю тебя, Капелька. Я всегда… – голос сорвался, и стало безумно страшно проснуться вот прямо сейчас, пока она не ответила, или просто упустить ее взгляд. – Надень его мне.
– А… это же сон?.. – совсем растерянно спросила она и сама себе ответила: – Конечно, сон…
И, не отрывая взгляда, надела ему кольцо. Пальцы у нее дрожали, и губы тоже, и она вцепилась в его руку, словно тонула. А потом потянула к себе – и поцеловала. Жадно и горячо. Так, словно тоже боялась проснуться.
А Ильяс понял, что больше не боится. И что ему все равно – сон это или явь. И что даже если она снова сбежит, он ее найдет. Теперь – обязательно найдет, неважно, в том мире или в этом. Потому что…
Потому что только так – правильно. Вместе. А весь прочий мир может катиться к черту.
Конец