— Будет теперь нам со старухой что пить, есть! Будет чем и добрых людей потчевать!
И на радости зовет сидельца:
— Садись со мной ужинать и своих всех, кто у тебя есть, зови — угощенья на всех хватит!
Сиделец крикнул жену да ребят — и подсели все к старику за стол. Сидят угощаются. Старик выпил сладкого вина да крепкого меду, и зашумело у него в голове: песню затянул.
Тут сидельцу и запала дума:
«Вот бы эта скатерть мне пригодилась!»
После ужина старик повалился на лавку и крепко уснул. Сиделец подменил скатерть-самобранку точь-в-точь такой же по виду простой скатертью.
На другое утро старик пробудился ни свет ни заря и скорым-скоро пошел домой.
Старуха встретила его бранью;
— Где тебя только леший носит? Дома ни зерна хлеба, ни полена дров нету, а ему и горя мало!
— Молчи, старуха! Садись за стол, угощайся, чего только твоя душа пожелает, пей, ешь вволю!
Усадил старуху за стол, развернул скатерть:
— Попить, поесть! Что такое? Нет ничего…
Старик еще раз скатерть встряхнул, развернул, рукой прихлопнул:
— Попить, поесть! Опять ничего.
Старуха не вытерпела, вскочила, схватила сковородник:
— Ох ты, пустомеля, шутки шутить да насмехаться вздумал! — И — раз, раз сковородником:
— На вот, на тебе, постылый!
Насилу вырвался старик из избы — да наутек. Остановился за околицей:
«Тут что-нибудь да не так. Видно, Полуночник обманул меня. Ну, да не на того напал! Теперь мне дорога знакомая». И пошел к матери четырех ветров.
Шел, шел и поздним вечером пришел к высокой горе, к большой избе с четырьмя крыльцами. В ту самую пору братья-ветры со всех четырех сторон домой бежали. Подхватили гостя и снесли в избу.
Поздоровался старик с матерью четырех ветров да с братьями и говорит ветру Полуночнику:
— Не по-братски ты, брат названный, дело делаешь. Твоя скатерть-самобранка всего один раз меня напоила, накормила, да на том дело и кончилось. Гоже ли так надо мной насмехаться?
— Погоди, погоди, — говорит Полуночник. — Заходил ты на постоялый двор?
— Заходил.
— Ну, вот сам себя во всем и вини, коли меня не послушался. Достал кошелек из-за пазухи:
— Возьми этот кошелек и ступай. Никогда у тебя ни в чем нужды не будет. Что понадобится, потряси кошелек — и сколько надо денег, столько и натрясешь. Да смотри, помни мое слово: никуда дорогой не заходи.
Гостя напоили, накормили, и отправился он домой. Сказка скоро сказывается, а еще того пуще старик домой торопится.
Шел, шел и дошел до того постоялого двора, где раньше останавливался.
«Совсем я отощал, да и ноги больше не гнутся, все равно мне до дому сегодня не дойти. Зайду переночую у знакомого сидельца».
Зашел, поздоровался. Хозяин постоялого двора узнал старика, ласково встретил:
— Садись отдыхай, добрый человек! Коли не побрезгуешь нашим угощением, заказывай попить-поесть с дороги.
А старику и холодно и голодно. «Дай попробую, чем меня наградил Полуночник!» Велел подать ужин, да и вина спросил. Выпил рюмку-другую и захмелел с устатку. Зовет сидельца:
— Садись, хозяин, и своих всех зови, да что есть у тебя в печи, все на стол мечи! За все рассчитаюсь, в убытке не останешься.
Хозяин засуетился, наносил разных кушаньев да всяких напитков, позвал жену да детей, и все стали угощаться.
Пьют, едят, а сидельцу не терпится узнать, какая у старика диковина есть. Все новых и новых кушаньев требует, а чем станет рассчитываться?
Терпел, терпел сиделец и говорит:
— Ну, добрый человек, спасибо за угощение, пора отдыхать. Завтра ведь рано, чай, пойдешь — рассчитаемся за все сегодня.
Старик достал из-за пазухи кошелек-самотряс. Тряхнул раз, другой — и посыпалось серебро да золото. Натряс, насыпал полное блюдо денег:
— Бери, хозяин, все твое — у меня этого добра хватит!
А сиделец уставился на старика, сидит молчит. Потом схватил блюдо, стал деньги руками перебирать: деньги правильные, золото да серебро настоящее.
— Вот это диковина!
Повалился гость спать и уснул крепким, непробудным сном. Спит, беды над собой не чует, а беда-невзгода тут как тут.
Разыскал сиделец такой же кошелек и подменил стариков кошелек-самотряс.
Поутру раным-рано вскочил старик и пошел домой.
Дома только через порог переступил, выхватил из-за пазухи кошелек, показывает:
— Не бранись, старуха, на этот раз не обману! Подай скорее лукошко — денег натрясу, и ступай на базар, покупай чего надо.
Поглядела старуха:
— Кажись, тверезый.
Тряхнул старик кошелек раз, другой — выпала старая медная пуговица — и больше ничего нет. Снова стал трясти кошелек. Тряс, тряс — нет ничего.
Тут старуха давай старика потчевать тем, что под рукой было. Бьет, а сама плачет, приговаривает:
— Ох ты, пустомеля, пустозвон, загубил меня, горемычную! Всю жизнь с тобой промаялась, хорошего дня не видывала, а на старости лет и совсем ума рехнулся, день ото дня глупее становишься!
Била, покуда лукошко не рассыпалось, потом кинулась за кочергой.
А старик — давай бог ноги — выскочил из избы и бежал до тех пор, покуда деревня из глаз не скрылась. Остановился: «Ну куда теперь податься? Старуха бранится да дерётся, а мне после таких обманов и на глаза ей показываться стыдно. Покуда управы не найду, домой не ворочусь. У ж не подменил ли сиделец скатерть-самобранку да кошелек-самотряс? Либо ветер Полуночник насмехается? Пойду к своему названному брату: сиделец, коли и подменил скатерть да кошелек, все равно не повинится».
В третий раз пошел старик к высокой горе.
Ветер Полуночник дома был. Вышел он из избы и неприветливо встретил названного брата:
— Я все про тебя знаю. Опять меня не послушался, пеняй теперь на себя! На вот тебе эту суму и живи своим умом. Пристигнет нужда — встряхни суму да скажи только: «Двое из сумы!» — и увидишь, что будет. А теперь прощай!
Ничего больше не сказал Полуночник, засвистел, загикал, взвился под облака и улетел за тридевять земель, за тридевять морей.
Надел старик суму и поплелся обратно. Идет и думает: «Хорошо бы попить, поесть! Дай-ка попробую суму». Снял суму, встряхнул и говорит:
— Двое из сумы!
В ту же минуту выскочили из сумы два молодца и принялись старика бить-колотить. И до тех пор били-молотили, покуда он не догадался крикнуть:
— Двое в суму!
Сразу молодцы скрылись, будто век их не бывало.
Старик бока почесывает, а сам думает: «Неспроста Полуночник мне эту суму дал». И тут догадался: «Да ведь как с умом, так сума сослужит хорошую службу!»
Надел суму и стал свой путь продолжать.
Долго ли, коротко ли шел и добрался до знакомого постоялого двора:
«Вот где дело для моей сумы найдется!»
А хозяин увидал старика в окно и выбежал на крыльцо:
— Заходи, заходи, гость дорогой!
Привел в горницу и вьюном около старика вьется:
— Кафтан вот сюда повесим, а батажок в этот угол поставим! Пододвинул скамейку к печке:
— Садись, грейся, а я велю на стол собирать. Сегодня мой черед тебя угощать.
Суетится, кричит:
— Жена, жена, радость-то у нас какая! Поди сюда! Выбежала хозяйка, ласково, приветливо поздоровалась. А сиделец шумит, не унимается:
— Живо на стол собирай! Ставь самые хорошие кушанья да сладкой водочки побольше подай!
Стол накрыли, всякой снеди нанесли. Старика усадили на самое почетное место:
— Пей, ешь, гость любезный, да сказывай, где побывал, чего повидал! Мы домоседы — нигде не бываем, ничего не знаем. Что на белом свете творится?
Старик угощается да беседу ведет, а сиделец от сумы глаз отвести не может, подливает гостю вина:
— Отведай вот этого еще, не обижай отказом!.. Кланяйся, жена, потчуй гостя дорогого!
Смекнул старик: «Не иначе, как к суме сиделец подбирается». Сам пьет-ест, усмехается.