А может, она проснется вскоре и подивится этому причудливому сну…
Утром Ева проснулась в той же кровати и в том же теле; все косточки болели.
Чуда не произошло, она все еще здесь… Снова начал наползать страх и жуткие мысли о том, что же произошло. Она умерла и потому сюда переместилась или просто переместилась? Если последнее, то что же будет с Владом, с родителями? Как же Евин кот?
Почему это случилось с ней? Может, она исчерпала запас счастья, положенный человеку, и вселенная решила восстановить баланс, отправив ее в тело той, у которой был недостаток счастья?
— Ну ты и философ, — пробормотала себе под нос Ева, поднялась и застонала, ощутив легкую боль во всем теле. Вот так на жесткой кровати спать…
Кряхтя, Ева открыла окно, чтобы впустить свежего воздуха. Вместо свежести внутрь проникло нечто антонимичное, и девушка, поморщившись, отошла. Почему она, спрашивается, переселилась в такие условия? Если душа выбирает, куда перебраться, почему не выбрала холеное тело где-нибудь в королевском дворце?
Но и монахини-жрицы, и короли после пробуждения делают одно и то же… Ева нашла под кроватью ночной горшок, воспользовалась им, закрыла и задумалась, что делать дальше. В средние века в европейских городах, вроде бы, содержимое ночных горшков попросту выплескивали на улицы, но она цивилизованный человек и никогда на такое не пойдет. Быть может, есть какое-нибудь место, куда можно слить нечистоты? Надо будет спросить у «матери». Пока же Ева горшок оставила там же, откуда взяла – под кроватью – а сама заново оглядела комнату.
При свете дня она показалась ей похожей скорее на тюремную камеру, чем на комнату молодой девушки. Впрочем, молода ли Эва Лэндвик? Судя по возрасту родителей, старой она не может быть, но вот средних лет – вполне.
Вздохнув, Ева подошла к сундуку, откинула крышку и увидела несколько аккуратно сложенных ночных рубашек, которые с натяжкой можно назвать белыми. Под ними обнаружились два платья-близнеца из тонкой шерсти унылейшего грязно-серо-бежевого цвета, прицепная юбка того же ужасного цвета, рукава, тоже прицепные и тоже красотой не блещущие. Глубже хранились платки – и большие, теплые, и легкие, но одинаково несимпатичные.
Докопавшись до чулок и носков, а потом и до дна сундука, Ева замерла, и ей стало жаль Эву Лэндвик. Неужели это – вся ее одежда? Хотя, наверное, после того как Эву подрали кошки, она потеряла желание наряжаться, если оно вообще у нее было. Люди ведь разные – кому-то и жизнь не в радость, если не блистать в центре внимания, а кому-то это внимание наоборот нервы треплет.
Ни трусов, ни примерных аналогов Ева не обнаружила и решила надеть другую рубашку, а сверху натянула платье, надеясь, что натянула его правильной стороной – зеркала ведь нет. Рукава Ева цеплять не стала, а вот чулки натянула. Умыться бы еще, зубы почистить и причесаться, да вот только ничего подходящего для этого под рукой нет. Ева кое-как расчесала тонкие спутавшиеся волосы пальцами и вышла из комнаты.
У лестницы она столкнулась со смазливой светловолосой девушкой лет двадцати, похожей на Гриди Лэндвик. Девушка окинула Еву взглядом и протянула:
— Что с тобой?
«Так и знала, что оделась неправильно», — подумала Ева, но Ливви, как выяснилось, имела в виду другое:
— Захворала, что ли?
— Я вчера ударилась головой и…
— То-то я и гляжу, что у тебя на голове гнездо, — бесцеремонно прервала ее Ливви. — Спрячь лучше свои колтуны, — заявила она и, оттеснив Еву, начала первой спускаться по лестнице.
Ева, ужаленная этой утренней токсичностью, какое-то время так и стояла, глядя нахалке вслед, а потом тоже начала спускаться. На первом этаже она обнаружила, что входных дверей две – одна, внешняя, обита железом и выглядит солидно, вторая раскрыта, а потолки низкие. Следуя на завлекательный запах, Ева зашла на кухню, где хозяйничала Гриди.
— Эвочка! — повернулась она к старшей дочери и внимательно ее оглядела. — Ты долго спала; я не стала будить тебя к завтраку. Как ты себя чувствуешь?
— Отлично выспалась, спасибо. А вы как спали? — ответила вежливо девушка, но только расстроила Гриди своим обращением на «вы».
— Мне не очень хорошо спалось, — грустно произнесла Гриди. — Голова еще болит? Отец пообещал сегодня привести лекаря.
— Лекаря? — подала голос Ливви, стоящая у очага. — Зачем тратиться? Пусть идет к своим жрицам.