Иронично, если вспомнить, что именно с него всё и началось. С утра пошла зубы чистить, поняла, что отражения собственного за подтёками брызг не вижу и.... понесла-ась.
― Ну что, припадок закончился? ― Игорь уже на кухне, сидит за ноутом. Обедает и попутно работает.
А, да, забыла сказать. ― он, типа, удалённо подрабатывает. Винду там переустанавливает, программы ставит, от вируса чужие компы чистит. Порой столько интересного в чужих папочках находит, что мы просто валяемся.
― Ага. Генеральную уборку официально объявляю закрытой. А очередное складирование барахла... ― швыряю мокрое полотенце, которым вытирала волосы на девственно пустой стул. ― Официально открытым. Первый пошёл.
― Оно и видно. Тебе маман звонила, пока ты плескалась, ― тот протягивает мне мой старенький телефон с сеткой трещин в углу. ― Или не плескалась, уж не знаю. Ты не даёшь подсматривать: чем занимаешься с душевой лейкой.
― Если очень интересно, как этот процесс работает ― загугли, ― присаживаюсь на край обеденного стола, делая перезвон. ― Там такого добра навалом.
― Какого добра? ― мама на том конце тут как тут.
― Мастурбация в порнушке.
― Мерзость.
― Ну да. Ты ж святая, такую гадость не смотришь. Только с любовниками на практике изучаешь, но это ведь совсем другое.
― Не дерзи.
― Не дерзю. Всего лишь высказываю мнение.
― Эй, ― шикает на меня Игорь, когда я утаскиваю с его тарелки пельмень. А следом ещё пару-тройку. Или пять... ― Свари себе сама!
― Не жмотничай, ― облизывая испачканные в майонезе пальцы, показываю ему язык и переключаюсь обратно на натикивающий секунды вызов. ― Женщина, которая зовётся матерью только потому что я вылезла из её утробы ― чего надо?
Увы, но отныне исключительно так.
А ведь раньше она вполне себе была и мамочкой, и мамулей. И оставалась бы ей даже после повторного брака, я ж не ханжа ― всё понимаю. Каждый имеет право на женское счастье и достаток, к которому привык и который не готов потерять.
Мой отец был гадом и эгоистом, никто не спорит. И любил он только себя ― это тоже факт. Именно его тиранские замашки нас и объединяли с матерью, и я была уверена, что за отсутствием триггера эти отношения лишь станут крепче, НО...
Я не учла одного ма-аленького нюанса ― моей родительнице просто нравится роль жертвы. Потому, что? Правильно: от одного абьюзера-арбузера она тупо перескочила на другого.
Как итог: для неё ничего не изменилось, а вот мне пришлось мириться с новыми порядками и ультиматумами отчима. Не говоря о его придурке-сыне, решившего, что новая игрушка отпора не даст и с ней можно развлечься.
Последнее терпеть уже было невмоготу.
― Подъедь. Нам нужно поговорить о том, что ты устроила вчера. Я давно так не краснела от позора.
― Сочувствую. Ты это, следи за давлением. Возраст всё-таки.
― А ты следи за своим поведением. Ты не девочка с улицы, чтобы так себя вести. Пора взрослеть.
― И что подразумевается под взрослением?
― Об этом и поговорим. Жду тебя сегодня, к семи, ― бамц, гудочки.
― Трубку бросила, прикинь? ― я настолько оскорблена, что ворую ещё пельмешек.
― Воспитание на нуле, ― многозначительно закатывает глаза Игорь, отодвигая тарелку так, чтоб мне пришлось грудью лечь на клавиатуру, если я хочу ещё поклептоманить. Жадина.
― И я о том же, ― ну ладно. Тогда стырим его колу.
― Блин, женщина. Имей совесть, ― сердито рычит тот. ― Сгинь куда-нибудь.
― Фи на тебя. Смотри, реально ведь сгину, ― походкой от бедра демонстративно удаляюсь.
― Сначала на хату накопи, а потом угрожай, ― кидает он мне вслед.
***
Стою перед главными воротами возле охраняемого проходного пункта, разглядывая не так давно выстроенный жилой комплекс.
Район элитный и муравейники здесь продаются, само собой, за бешенные деньжищи. Особенно пентхаусы, а у семьи Прокопьевых именно он: верхние два этажа слева с панорамными окнами. Этакая личная резиденция на крыше.