― Рассуждать о девушке как о куске мяса ― очень по-джентельменски.
― Это факты, которые Пчёлкиной и самой прекрасно известны. Она упоминала, что ей уже нашли жениха? ― не говорила. Очевидно. ― Ну так вот, да. Нашли. Но вместо того, чтобы стоять с чемоданами в аэропорту, покупая билеты на его виллу в Испании, Ева здесь ― продолжает подавать кофе. Понятие «содержанка» не для неё, однако и амбиции на антресоль не засунешь. Только не говори, что не замечал за ней замашек с установкой: мне все должны? Я тебя расстрою, они не выветрятся. Потому что ей правда должны. Её так воспитали. И здесь встаёт вопрос: ты потянешь её запросы?
― А ты потянешь, да?
― На данный момент ― да, но речь не о том. Я веду к тому, что ты должен понимать, что Ева не заточена под варку борщей, работу за копейки и жизнь среднестатистического человека, живущего от зарплаты до зарплаты. Год, два, три, но уязвлённая гордость возьмёт своё и она начнёт выгрызать обратно своё место под солнцем. И добьётся своего, не сомневайся. Но ты сможешь за ней угнаться? Ущемления не почувствуешь? Не сольёшься? Подстрахуешь, чтоб не оступилась?
Игорь не в духе. Сжевал фильтр у зажатой в зубах сигареты до каши.
― Мы пока как-то без тебя справлялись, и никто не жаловался, ― огрызается он и тут же, словно в насмешку, получает громкий свист от высунувшейся из кофейни Пчёлкиной.
― Эй, Игорёк, ― окликает она звонко, нашарив нас взглядом. ― Чего ты там застрял с этим двоеженцем? Заразиться хочешь? Быстро сюда, помощь нужна.
Не сдерживаю улыбки.
― О чём и речь. Ты ― Игорёк. Не Игорь, не... как тебя по отчеству, прости, не знаю. Просто Игорёк. Разницу ощущаешь?
― Я, может, и Игорёк, но позвала она именно меня. А не тебя. Разницу ощущаешь? ― холодно бросает тот и, затоптав окурок, уходит на зов.
***
По периметру давно зажглись уличные фонари, на контрасте с желтеющей листвой и зеркальными лужами окрашивающие территорию в мистический оттенок, а я снова топчусь возле входа в «Питчер», подняв ворот пиджака, чтоб морось не лезла за шиворот.
Жду и дожидаюсь.
― Драсте, ― удивлённо косится на меня Ева, опуская металлические ставни. То ли театральный по ней плачет, то ли реально проморгала вспышку.
Ставлю на последнее. Я стою на ребре будки так, что из окон, если не вглядываться, можно и правда не заметить.
― Ты каждый день уходишь одна?
― А что?
― Одиннадцатый час, народу в этом районе не особо много в это время. Темнеет рано. Не страшно?
― Страшно. Что вот такое чудо меня сталкерит. Как гадается? ― она кивает на ромашку, которой я от скуки безжалостно отрываю лепестки.
Показываю единственный уцелевший.
― Любит. Однозначно, любит.
― Сочувствую. Если хочешь, успокою несчастную, что более чем с двумя ты одновременно не целуешься. А то вдруг для неё это принципиально.
― А для тебя?
― Лучше тебе не знать.
― И всё же догадываюсь, ― протягиваю ей вторую ромашку, которая была заправлена до того за ухом.
― Всего один цветочек? ― насмешливо крутит та между пальцев стебелёк. ― На большее не хватило? Последнее выскреб из кошелька, разорившись на телефон?
― Вроде того. Пойдём вместе на паперти стоять?
― Это что, такое завуалированное предложение извращённого секса?
― Извращённые у тебя фантазии, потому что зову я тебя на свидание.
― Опять?
― Снова.
― М-м, ― Пчёлкина делает вид, что задумалась. ― Пожалуй, я пас.
Надо же, какая неожиданность.
― Есть веская причина?
― Да нет, просто не хочу. Мне что же теперь, каждый вечер на тебя убивать?
― Я не против.
― Зато я против. У меня есть и другие дела.
― Например?
― Тебе по пунктам расписать?
― Был бы признателен. Любопытно ведь, что меня перещеголяло по важности.
― Ты серьёзно? ― ох уж этот взгляд исподлобья. ― Разочарую, но всё. Буквально всё важнее тебя. Но если нужны подробности: я планировала выщипать брови, побрить ноги и пролежать, зарывшись в одеяло дохлым тюленем, эдак до утра. Потому что задолбалась и хочу спать. А мне завтра в универ. И так слишком много пропускаю из-за работы.