Дважды к королю приходила перепуганная делегация депутатов собрания. Король лепетал что-то невразумительное. Принцы беспрерывно совещались. В конце концов они решили убедить короля, что слухи о взятии Бастилии – ложь. Успокоенный король ушел спать. Вероятно, в эту ночь заснул только он один. По залам дворца бродили тени. Огни во дворце были потушены.
У дверей спальни дофина герцог де Лианкур нос к носу столкнулся с принцем Конде. Они отошли к раскрытому окну. Герцогу показалось, что в темном парке ходят какие-то люди.
– Что скажете, принц? – спросил де Лианкур,
– Армия ненадежна. Париж в руках разбойников. Вся Франция в руках разбойников. Всему виной либералы. Надо было сразу картечью расстрелять Национальное собрание. Король глуп. Теперь нам остается только эмиграция.
– Бастилия взята?
– Взята. Де Лонэ – ничтожество. Кстати, мне сообщили, что толпа растерзала его на площади.
– За что убили этого… Как его?… Флесселя?
– Он не давал ключи от оружейных складов.
– В Бастилии были политические заключенные?
Принц нервно рассмеялся:
– Я-то знаю, кто там сидел: четверо осужденных за подлоги, два сумасшедших, один развратник-садист. Хороши политики! Но Бастилия была самой неприступной крепостью Франции. – Принц забарабанил пальцами по стеклу. – А Версаль – оранжерея. Чем будем отбиваться от разбойников? Цветочками?
Принц Конде круто повернулся и исчез в темноте коридора. И снова герцогу показалось, что в парке за деревьями бродят какие-то люди.
В середине ночи герцог получил пакет. Секретные агенты сообщали, что по городу расклеены прокламации, в которых какие-то неизвестные люди приговаривают графа д'Артуа к смертной казни.
Рано утром герцог де Лианкур твердыми шагами вошел в спальню короля. Он принял решение. Довольно. Кончилась игра в жмурки. Надо раскрыть глаза королю. Произошло страшное. Непоправимое. Политика двора потерпела крах. Графу д'Артуа надо уезжать в эмиграцию. Надо уговорить короля прийти в Собрание. Он должен принять все их требования. Он должен пойти на поклон к Парижу. В этом единственное спасение. Иначе король потеряет корону вместе с головой. И сейчас именно герцог де Лианкур может спасти монархию, если сумеет все объяснить королю, если король его поймет. Но как сделать, чтобы он понял?
– Ваше величество, Бастилия пала, – сказал герцог.
Король сидел в постели, недовольный тем, что его рано разбудили. Видимо, спросонья он плохо соображал. Он поморщился и спросил охрипшим голосом:
– Это… бунт?
Опять он ничего не понял! Ну как ему растолковать? И тут герцог де Лианкур вспомнил то слово, которое все объясняло и о котором он раньше боялся подумать:
– Нет, ваше величество, вы ошиблись: это не бунт, это революция!
Герцог не подозревал, что с этого момента он навсегда вошел в историю.
Глава II. Вступление к Робеспьеру
Поняли его только тогда, когда сама революция потребовала, чтоб ее поняли.
Максимилиан Мари Исидор де Робеспьер.
6 мая 1758 года.
Аррас.
В семье судейского чиновника.
Лучший ученик колледжа Людовика Великого, увлеченный историей древней Греции и Рима, знающий все про Траяна и про Тиберия, про Катона, Катилину, Брута, братьев Гракхов, читающий наизусть отрывки из Цицерона.
Не в меру серьезный подросток, рано потерявший родителей, открыл как-то книгу, где: «первый, кто, оградив клочок земли, осмелился сказать: „Эта земля принадлежит мне“, и нашел людей, которые были настолько простодушны, чтобы поверить этому…»
Великий женевец гражданин Жан-Жак, страдая от нищеты, изобличал тиранов и деспотов и проповедовал идею всеобщего равенства, торжество добра и справедливости, которое обязательно, непременно наступит, как только добродетельные люди во главе с просвещенными правителями изгонят из своей среды людей корыстных и жадных и примут «Общественный договор».
Студент Сорбонны в то время, как его сокурсники расширяли свои познания на веселых пирушках у Мими и Жаннет, проводил вечера в маленькой мансарде, изучая юриспруденцию и философию, предварительно аккуратно повесив на вешалку свой единственный костюм.
Ничто человеческое не было чуждо Максимилиану Мари Исидор де, и мечта о прекрасной незнакомке, некой абстрактной девушке (нечто среднее между молоденькой белошвейкой, что каждое утро пробегала в лавку, и бледной аристократкой, проехавшей однажды в карете по его улице), конечно, посещала скромную студенческую мансарду.
Но, во-первых, прекрасная незнакомка должна была полюбить и понять застенчивого провинциального юношу, во-вторых, к приходу единственной и вечной любви он должен был стать достойным ее, а эти достоинства можно было приобрести только усиленной и усердной работой над книгами – ступеньками к познанию мира, и, в-третьих, это восхождение к вершинам знания требовало времени, которого, увы, так не хватает человеку.
И воображаемая прекрасная незнакомка вежливо выпроваживалась за дверь, ибо уже тогда Максимилиан Мари Исидор де умел соизмерять свои желания и возможности.
Весной 1777 года великий Жан-Жак, ниспровергатель тронов и деспотизма, философ, которому поклонялась Франция и Европа, написал воззвание к людям, прося кусок хлеба и крышу над головой.
Старость и нищета опустили свои руки на плечи Жан-Жаку, но на его счастье меценат маркиз де Жирарден вовремя сообразил, что может прославить свое имя, дав приют женевскому гражданину в своем поместье Эрменонвиль.
Лишь через год после того, как Руссо поселился у своего благодетеля, его воззвание попало в мансарду к прилежному студенту Максимилиану Мари Исидор де. Студент тут же помчался в Эрменонвиль – это абсолютно точно. Но видел ли ученик своего учителя, а если видел, то о чем они говорили – абсолютно никому неизвестно. (Однако есть основания предполагать, что ученик не забыл унижения, которому подвергся Руссо, живя из милости у аристократа. Через несколько лет он об этом напомнит Франции).
Прослужив около года в Париже письмоводителем прокурора парламента господина Нолло, Максимилиан Мари Исидор де, вернувшись в Аррас, стал адвокатом при совете Артуа и был избран членом Аррасской академии наук и искусств, написав работу о «Бесчестных наказаниях».
«…Граждане, отвечающие за преступления другого гражданина! Осужденные за бесчестье, заслуженное другим! О! Именно с этим чудовищем общественного порядка я борюсь. Преграждать путь преступлению следует посредством мудрых законов, соблюдения нравственности, еще более могущественной, чем законы, а не посредством жестоких обычаев, всегда более вредных для блага общества, чем самые преступления, которые они могли бы предупредить…»
И мечтал, чтобы «небо помогло бы довести его слабую работу до молодого монарха, который правит нами».
И послал эту работу в Королевское общество наук и искусств в Меце на конкурс, где и получил вторую премию.
Сделав Аррасскую академию полигоном для отработки своих тяжеловесных периодов, Максимилиан Мари Исидор де скоро приобрел среди почтенных отцов семейств и либеральных молодых интеллигентов славу лучшего оратора и был избран президентом Академии наук и искусств (учтивый священник Жозеф Фуше предлагал ему свою дружбу, и лишь сумрачный Лазар Карно сразу хватался за голову, как только председатель академии просил слова).
Но разбор судебных дел при совете Артуа и успехи в литературном кружке «Розати» не мешали ему каждый день открывать увесистый том в кожаном переплете, на страницах которого великий Жан-Жак заявлял, что не может быть исключительной национальной религии, но тем не менее требовал гражданской присяги.
Аррасского адвоката волновали политические воззрения Руссо, в которых:
Свобода каждого должна вытекать из его братского согласия с ему подобными, а то, что должно служить народу гарантией, вытекало бы из самого характера власти. Потому что ставить гарантии власти вне ее, а не в ней самой, значило бы неосторожно угрожать ей, раздражать ее, внушать ей желание захватить то, в чем ей отказывают, а это способствовало бы возникновению беспорядка в ожидании деспотизма.