Открылась дверь и вошел человек. Слава Богу, я все успел. (Неужели и в этом замешан Бог? Вот работка.) Человек стоял и смотрел на меня. Молча стоял, и смотрел на меня.
- Здравствуйте. Я… - Я чуть не сказал: «Я приехал». Вот так сходят с ума, когда Бог помогает в одном и отнимает способность в другом.
- Как Вам Тель-Авив? – Я только сейчас заметил, что у человека в руках конверт. «Только не с Камышового острова» - почему-то подумалось. Какая мне разница? Может это деньги за беспокойство?
- Вы не ответили. – Человек ждал.
- Я не знаю…. Вы кто? Зачем я здесь?
- Кто Вы, Вы узнаете позже. Зачем Вы здесь, Вы узнаете сейчас.
Я не сводил глаз с конверта. Он проследил мой взгляд и улыбнулся.
- Красивый конверт, правда? Старый очень только. – Его глаза смеялись. А что? Он прав – вообще очень смешно все. Живой молодой французский придурок в плохих ботинках. Пока живой, наверное.
- Садитесь. – Он указал на огромное кожаное кресло около резного деревянного столика. Сам прошел и сел в соседнее. Я подождал для приличия несколько секунд и тоже сел. Честно говоря, ноги подводили – я начинал потихоньку побаиваться последствий. Нет никакой гарантии, что меня также быстро и красиво отвезут обратно. Нет такой гарантии… и шанса, кажется, такого тоже нет.
- В этом конверте Ваш новый паспорт, авиабилет, кредитная карта, несколько дорожных чеков, рекомендательное письмо и инструкции.
- Я должен взорвать что-нибудь? – Мне оставалось только пошутить, ибо все становилось еще хуже, чем я мог себе представить.
- А Вы умеете? – Он прищурился.
- Нет. Не умею.
- Тогда оставьте это другим – у Вас иная миссия. – Он сделал паузу. – Спрашивайте.
- Кто Вы? – Пора, наконец, что-то понять. Не правда ли?
- Вас интересую я или то, что происходит с Вами? – Он опять прищурился, и глаза его опять засмеялись.
- Хорошо. Кто Вы?
- Вы задали правильный вопрос. То, что происходит с Вами лишь последствия. Причина далеко от Вас. И сегодня часть этой причины я. Скажем так – я рыцарь.
- Отлично. Я Микки Маус. – Кажется, надо перестать бояться. Если бы мне хотели навредить – они уже сделали бы это. И незачем меня везти так далеко – это просто очень дорого.
- Вы не Микки Маус. – Он был совершенно серьезен, и на этот раз глаза его не смеялись.
- Все из-за мсье Пико? – Была, была еще надежда, что это финансовые махинации отчима привели к какому-то недоразумению и эти люди ищут, например, его деньги. Какой-нибудь клад или счет, на который он спрятал ворованные миллионы еврейской мафии. Мсье Пико еврей? Да, запросто! Если очень надо, можно стать кем угодно.
- Мсье Пико? Нет. Он хорошо все сделал – он охранял Вас много лет и смог сохранить тайну Вашего существования.
- То есть, я не Люсьен Пико?
- Нет, Вы не Люсьен Пико и не Микки Маус.
- Кто же? – Но он не собирался отвечать. Он встал и посмотрел на меня сверху.
- Вы тот, кого никто не ждал. Больше того, Вас не должно быть, но Вы есть. И это огромная проблема для многих людей. И сильных людей. И если Вы появились – этого уже нельзя скрыть. К сожалению, уже многие знают, что Вы появились. Наступило время Истины, но чем оно закончится, не знает никто.
- Кажется, я что-то такое видел. В кино. «Омен». Смотрели? – Я старался шутить, но все становилось совсем плохо – это ненормальные. Рыцарь, живущий в королевском номере лучшего отеля Израиля и я – «жуть, пришедшая из преисподней». Секта, что ли? Пико был в секте? Почему-то очень захотелось к маме и ее плаксивому бойфренду из Америки.
- Смотрел. – Кажется, он не понял шутки. – Это глупость. Не стоит приписывать небесам то, что творится на земле. Мы просто зеркала – мы отражение. Они там, а мы здесь. И теперь Бог – это человек и Сатана – тоже человек. Вернее, это общие понятия: скажем так – это разные слои общества. Понятно? Непонятно. Ладно. Есть простая земная история, если Вы об Иисусе Христе. А настоящему Богу не до нас, поймите. У него есть масса других дел, включая так называемого его политического противника, но партнера по бизнесу. Так что, уж, конечно, Вы не сын Сатаны. Ситуация куда хуже и проще, мой друг.
- Хуже?! Что может быть хуже? – Все превращалось в анекдот, когда вам говорят, что ваша смерть еще не самое плохое, что случится в вашей жизни. – А, ну, да, конечно, я наследник Иисуса! Давайте, скажите мне, что я ходячий Грааль, сын, рожденный в законном браке, прапрапрапраправнук Миссии и так далее – я читал несколько романов на эту тему.
- Нет. Романы занимательные и интересные. Кстати, там очень много дельной и правдивой информации, если внимательно и правильно их читать. Но, нет, Вы не наследник. У Иисуса не было наследников. Просто не могло быть, хотя это уже другой вопрос. Да и для сына Вы слишком молоды. (Тут, надо сказать правду, он слегка улыбнулся. Его сиятельство пошутило. Ну, конечно! Шедевр дантиста - дорогая керамика. Рыцарь в королевском сьюте и с сорокатысячедолларовым ртом). Он улыбнулся и продолжил. - Вы – семя Иуды и наследник его истории. А это хуже, потому что это плохое наследство. Хуже для Вас и для всех тех, кто уверен в предательстве Вашего предка. Но, что еще хуже, так это то, что Вы реальны и существуете. В отличие от Иисуса, Ваш предок относился к женщинам несколько в более прикладном смысле – я бы сказал не совсем с позиции духовного единения. И женщин в этом трудно обвинять: парень был красавчиком, и быстро растолковывал слова Иисуса более понятным им способом в уединенных местах под сенью олив.
Гл. 16
В районе Западных сороковых улиц Нью-Йорка нет банков. Нет больших офисов и строений. Нет парков и широких прогулочных дорожек для любителей бега. В районе Западных сороковых улиц нет ничего, чтобы отталкивало Вас и привлекало. Здесь тихо. Здесь живут тихие американцы. У них тихие жены, которые не требуют на Рождество дорогих подарков. Они просят мужей быть аккуратнее за рулем и не заснуть в дороге, потому что эти тяжелые грузовики доставляют женам столько беспокойства. Хлеб водителей-дальнобойщиков труден, но это честный хлеб. У них есть дети, которые не стремятся на Уолл-стрит – они мечтают о любви и большой семье (такой же, как у них теперь). Они разбираются в машинах с четырех лет – им всегда дарили в детстве всякие красивые цветные лампочки и никелированные переключатели. А однажды отец принес настоящего сверкающего быка с капота тягача, которого он выменял на стоянке в каком-то маленьком городке в Юте у друга за пять дешевых сигар. И бык стоит много лет, как реликвия рядом с фотографией отца. И дети вырастут и обязательно скопят на хорошую подержанную машину, но пока им сделают подарок на шестнадцать лет: бабушка и дед подарят их старый «Понтиак». Так будет. И это счастье, потому что другого счастья быть не может. Оно просто не может случиться, потому что оно не случалось у этих людей никогда. И разве его не хватит на целую жизнь? Разве его не хватит? Разве надо что-то больше? Разве надо искать то, что им не знакомо? Ведь бабушка и дед до сих пор любят друг друга, а мама не вышла замуж до сих пор, потому что фотография отца рядом с серебряным быком и есть теперь ее счастье. И разве этого мало? А ребенок, который стоит сейчас у окна и смотрит на соседний дом? Разве он не заслуживает того, чтобы их маленькое счастье заключалось в том, чтобы появилось еще одно – его маленькое счастье? Пусть такое же, как у них – чем оно плохо? А мальчик смотрит на соседний дом. Он смотрит на соседний дом, в котором, за открытыми шторами ходят взрослые люди.
…Мистер Дюпон ждал уже больше получаса в приемной. Ладно бы это была какая-нибудь приличная приемная в приличном заведении: с секретарем, фикусом, удобными креслами и большим стаканом плохого американского кофе, предназначенном для больных печенью и истерзанных плохим сном из-за неприятностей с налоговой. Но нет тут, ни секретаря, ни кресел – о кофе остается мечтать. Понятно, что разговор затянется, и маленькая чашка крепкого эспрессо будет только часа через два. Хотя…. Может все произойдет очень быстро – его предупреждали в Париже, что Уильям Скотт очень точный человек, ценящий свое время, и встреча может оказаться короткой. Вот дай бы Бог! Что ему надо? Отдать письмо, высказать то, что не доверяют бумаге и получить ответ – сколько на это надо времени? Пять минут? А он сидит уже более получаса в пустой комнате, называемой приемной, в которой есть два старых стула и вид из окна на кирпичную стену с окном, в котором уже полчаса торчит маленький мальчик.