…Многие думают, что совершенно неважны мелкие, но очень важные вещи. Это глупость, которая часто приводит людей к катастрофе. Действительно, совершенно неважно какая у человека шляпа, какие ботинки и какая ручка, но говорить, что не имеет значение, какой у человека кошелек? Это верх безрассудства. Это дорога в пропасть, милые дамы! Кошелек – вот основа основ. Если новенький, дорогой, кожаный и маленький – это повод призадуматься. Он его бережет, и у него нет наличных денег с собой. Значит ли это, что он бедный? Нет. Хотя, конечно, чем меньше доходов — тем дороже вещи и тем бережнее человечек к ним относится. Но еще это означает, что все его финансы под контролем и он скорее согласен платить проценты по карте, чем потерять на улице даже один цент. Он – трус и жадина, дамы! Прочь от него! Нам с вами нужен человек с большим дерматиновым кошельком. Нам нужны шуршащие наличные! Мы не побирушки какие-нибудь — большим купюрам большой кошелек! Да! Мы готовы в ущерб имиджу брать внутренним содержанием. А что взять с чужой кредитной карты кроме судебного иска? Но вернемся к делу! Он не боится его потерять и у него, конечно, водятся денежки, плотные пачки денежек, которые он засовывает своими потными пальчиками, утрамбовывая, в свой противный кошелек, похожий на потертые поддельные носки "Адидас". Ну, даже, если придется и потерпеть от этих потных толстых пальчиков, когда они полезут не туда…. Что с того? К чему это я?... Священник…. Какой священник? Ну, да — возвращаюсь. К моменту моего возвращения священник уже удобно устроился напротив меня и настолько расслабился, поверив в то, что я это я, что достал из нагрудного кармана пиджака расческу и несколько раз аккуратно провел ей по седым волосам. (Можно на секунду еще отскочу в сторону? Кстати, он не очень и похож на священника – скорее, хочет быть на него похожим).
Вот если есть вещи, которые меня пугают с детства, так это большого размера расчески с огромными зубьями, как у лошадей (которые никакие не добрые животные, а самые настоящие лошади) и еще отвратительные черные ботинки священников. Такие блеклые, тяжелые, на толстой подошве, из грубой кожи. Зачем приличному священнику при его батистовом платочке в заднем кармане мятых серых брюк ботинки капрала? (Я видел! Он платочком слезу прелестной прихожанке чуть не утер. Достал и спохватился — быстро спрятал. Наверное, пожалел платочек). Словом, почему слуга Господа должен нажимать на педали своего нового «Мерседеса» плохими ботинками? Не понимаю. (Я возвращаюсь.)
- Не готов. Совершенно не готов я ни к чему, чего я не знаю или не понимаю. А что за путешествие? Я вроде уже того…только приехал?
- Скоро Вы все поймете. Ну, или почувствуете на себе. Словом, давайте по порядку: Вы знаете историю жизни Иисуса Христа?
- И Вы туда же! В пределах общепринятой программы обучения, а что? Что-то новое появилось? Мне же сказали тут... вот (я показал пальцем на рыцаря) этот господин пугал мне пару часов назад моей неудачной родословной.
- Не такая уж она неудачная, как Вы думаете. Есть еще более печальные истории, и, кажется, в одну из них Вы попали. Вернее, мы все попали.
- Вы меня обвиняете в чем-то? Вы сами придумали какие-то невероятные страсти по Иуде. Именно вы вытащили меня из моего дома, запихнули в самолет, привезли в самую неожиданную для меня страну, отняли у меня семью, которой, конечно, у меня и нет, но все-таки она могла быть в перспективе. Вы подбрасываете дурацкие письма от покойного дяди. - Я увидел его нетерпеливый жест, но не хотел останавливаться. Накипело. Достали. Ну, и напугали, понятное дело. Не хотел останавливаться, но остановился. Священник смотрел на меня, как на покойника: то ли с сожалением и сочувствием о потере усопшим земных удовольствий, то ли с облегчением, что одним неверующим меньше, то ли с надеждой, что за время отпевания томатный суп, со слегка растопленными на сковородке кусочками пармезана, не остынет окончательно.
- Ну, мы можем начать с того, что дом никогда не был Вашим, семьи у Вас никогда не было, да и дяди, честно говоря, тоже. Понимаете, все, что было настоящего в Вашей жизни — это письмо, которое Вы получили. Более совершено ничего, включая Вашу мать. Грубо говоря, Вы абсолютный призрак, созданный только для того, чтобы выполнить свою миссию.
Самое неприятно, что может быть в работе, это когда кто-то, Вам совершенно неизвестный, неожиданно для Вас говорит Вам правду о Вашей жизни. Это может быть случайность, может быть провокация и попытка Вас раскусить, но может быть и достоверная информация и вот тогда Вам конец. Мне его речь не понравилась. Совсем не понравилась. Почему? Позже поймете. Но надо было играть дальше.
- Вот спасибо! Теперь я совершено спокоен. А я-то мучился: кто я, зачем я? С какой целью родился, кто мой папа? А тут все так просто и хорошо: нет никакого папы, кроме Папы Римского, наверное. И есть Вы, который все так славно мне объяснил. Спасибо Вам. - Почему-то мне захотелось встать, и я встал. Они даже не отреагировали — просто синхронно подняли свои печальные глаза. - Господа, я пошел.- И ведь я действительно повернулся к ним спиной и сделал пару шагов.
- Представление окончено? - Они даже не постарались меня удерживать. - Вы должны успокоиться и сесть. У нас очень мало времени. Сейчас восемь вечера и осталось совсем немного времени для того, чтобы Вы успели сделать то, ради чего Вас сюда привезли.
- А заранее Вы не могли все подготовить? - Я почему-то опять их послушался. Вернулся к своему креслу и встал рядом. Садиться не хотелось, чтобы опять не возникло желание встать (Что уже было бы просто смешно и слишком демонстративно).
- Все-таки, сядьте. И уж если кто совершенно не в курсе, так это Папа. Хотя, - Священник неожиданно посмотрел на молчащего рыцаря. - Странная игра слов.... Что Вы знаете об отце Иисуса?
- Это о плотнике?
- Да.
- О плотнике ничего не знаю. Это-то тут при чем?
- Тогда садитесь, и внимательно слушайте, Люсьен. Он и есть цель Вашей миссии.
- Миссии? Я похож на Тома Круза? И почему, собственно, я?
- Просто потому что Вам не повезло, а может быть и наоборот – это как дело повернется. Да сядьте же Вы, наконец. Так всегда бывает в этой жизни. – Священник был то ли смущен, то ли слегка раздосадован тем, что ему так долго приходится уговаривать этого наглого молодого человека. – Вы обречены на предательство – Вы наследник Иуды и у Вас нет другого пути. Вернее, он есть, но именно Вам никогда не удастся идти по собственной воле – все предрешено. Считайте это кармой, судьбой, провидением, генетикой, семейным заболеванием и Божьей волей – всем, чем угодно. И даже – тут он слегка поморщился и на несколько секунд замолчал. – И даже, если Бога нет. Так ведь, в конце концов, тоже может быть? Люди, которые в Него верят, не дадут Вам права делать то, что противно их вере. А, следуя вере, Вы, во-первых, обладаете дурной наследственностью и на Вас клеймо, а во-вторых, Вас просто не должно быть. Но, с другой стороны, что для одних предательство, для других – подвиг. – Он опять помолчал и взглянул на рыцаря. – Если, конечно, это Вас успокоит.
Я все-таки сел. Во-первых, стоять надоело, а с другой стороны становилось и интересно, и жутко одновременно.
- Нет. Меня это не успокоило. Что вам от меня надо?
- Ничего особенного. – Священник опять посмотрел на рыцаря. (Им бы на шею по шарфику цвета радуги). – Надо еще раз предать Иисуса. То есть, конечно, не его самого, а его историю. Слегка, скажем, подправить.
- Так Он все-таки жив? В смысле… Потомки?
- Нет. Но жив его отец. Вернее… ну, Вы меня понимаете, конечно. – Он точно дразнился, этот священник. А рыцарь тем временем наливал «Кровавую Мэри» в стакан. И капли томатного сока стекали по ножу медленно-медленно, как в замедленном кино. Что-то было нехорошее в их аккуратном падении в стакан. Они не смешивались с водкой, а создавали свой собственный темно-красный слой, так похожий на кровавую лужу, вытекающую из тела Христа на землю.
Все смешается потом. Все обязательно смешается. И кровь уйдет под землю и будет выпит этот стакан. Улетят от тела сытые птицы, но что изменится? Разойдутся люди, и через полчаса за столом будут говорить о нем. Потом разговор поменяет тему, и солнце сядет и снова взойдет завтра. Бедный Иисус! Сколько всего придумано. Сколько историй и ни одной правдивой. Сколько лжи и ни слова правды. Надо было это тебе, мальчик? Ты этого хотел, чтоб по ножу в номере дорогого израильского отеля стекали капли твоей крови в стакан? Чтоб твой хлеб превратился в гамбургер? Ты и вправду верил в то, что двенадцать сидящих с тобой за одним столом будут счастливы и довольны только тем, что слушают тебя и считают себя избранными тобой? Что сыты они будут только твоей рыбой и твоим хлебом? Нет, мальчик. Им нужна твоя слава. И они возьмут ее по кускам! Возьмут. Не все – только те, кто будет сильнее. Кто из вас помнит имена этих двенадцати? Всех. Мы помним некоторых и одного – того, кто предал. Почему? А предал ли воистину? Воистину предал. Ради истины. Истина была причиной поступка.