Кто говорит, что Бог справедлив – тот прав. Но справедливость - не прощение, и любовь – не повод не замечать измену. Он создал Свет из тьмы и согласился с тьмой. Она есть – и значит, так тому и быть. Значит, она необходима Ему. Значит, без нее Ему нельзя…. И нам. И нам, которые вошли в Его покои, где светло, не стоит забывать о тьме. Ночь – не повод, чтобы спать. Ночью рождается свет. Значит ли это, что тьма – начало всего? Нет, вряд ли. Не так. Не может быть так. Но было именно так – и не мне менять порядок вещей. Он делал так – я делаю по образу и подобию Его. И наступает ночь – время принятия решения.
- Наступает время назвать врага, как Он когда-то назвал его. Ты про это? Признать любимого друга врагом?
Я должен сегодня принять одну из этих сторон, чтобы стать тем, кто ближе к Нему. Я должен. Должен. Должен. Но вот, что волнует меня очень давно: я люблю Бога, но поклоняюсь Его сыну, чтобы найти в нем…. Кого? Посредника? Того, кто замолвит слово перед Ним? Я не имею права обратить свои слова напрямую Ему. Я слаб, чтобы дойти до Него. Мне нужен сообщник в моей Вере. Почему?
А эти, которые ждут своей очереди прислонитьcя своими губами к ликам святых, развешанным в миллионах приходах по всей земле? Они чего хотят? У них уже есть свой посредник, который ближе всех к Главному посреднику, который, может быть, замолвит слово.
- Ты про себя?
У них есть я и я смогу замолвить за них словечко, если они того заслужат. И это мне решать. Разве этого им мало? Нет! Они хотят в первые ряды! Каждый из этих миллионов, молящих о прощении или о благе. Конечно, о благе! Им мало Его любви, о которой им говорю я. Они хотят слышать Его голос. Каждый, каждый из них! Им надо быть уверенным, что они войдут в те же врата, что и я. Их становиться все больше, и Он может не увидеть меня за ними. Зачем так происходит? Кто сказал, что у Него должно быть так много сыновей и дочерей? Зачем? Кто позволил им надежду, равную моей? Он? Нет…. Он тут ни при чем. Это я, и такие, как я вселили им мысль о Его доступности. Они уже перешли все возможные границы в своей глупости: они дали ему разные имена, они перепутали все, что можно было перепутать. Они думают, что если в их головах звучит голос, то это Его голос. Безумцы! Какое отношение Он имеет к их сумасшедшим видениям? Он устал – и я Его понимаю. Наступает время помочь Ему – я сделаю это, чего бы мне ни стоили мои поступки и слова. Наступает время ночи и утро зависит от меня…
Подошедший помощник склонился у правого плеча, и дыхание его коснулось выбивающихся из-под шапочки волос.
- Пора, Ваше Высокопреосвященство. Время наступило.
Кардинал ди Корсо очнулся. Его взгляд медленно обвел сидящих по обе стороны стены. Его мысли вернулись в Ватикан, и он встал.
- Братья мои. Я созвал вас потому, что так велел Папа. Его приказ гласит, что каждый из вас именно сегодня не позднее восьми часов вечера должен ответить мне только на один вопрос. Мы проголосуем, и наше общее мнение я доложу Папе. И будет так, как решим мы, и Папа согласится с нашим общим мнением. Я признаю, что решающим будет мой голос, но признайте и вы, что это самый трудный выбор в моей земной жизни. Вы понимаете сейчас и признаете потом, что я приму решение на основании того, что вы скажете. Да простит меня Бог за мое будущее решение.
Наш Малый Конклав собирался в истории Церкви всего несколько раз. Вы знаете его предназначение – не мне вам говорить об этом. Но я все-таки должен сказать, что за многие века Малый Конклав собирался только тогда, когда появлялась серьезная угроза не только Церкви, но нашей Вере в целом. И в этот раз цель его: найти выход из ситуации, грозящей существованию Церкви. И да будет так, как угодно Господу. И дай нам Господи сил понять Твой замысел.
Вы, которые сидите по разные стороны, всегда для всех верующих – едины. Пусть остается так. Пусть один из каждой из сторон встанет и скажет свое слово. Я верю в искренность каждой из сторон, и я хочу, чтобы вы сказали то, что думаете, и что должны сказать, и да пребудет с вами Бог.
Все стихло. Голос перестал звучать под сводами капеллы. Не было ни мух, ни доносились голоса из-за стен. И Вечный Город не беспокоил тех, кто должен был перестать думать про себя и начать говорить в полный голос. И сложность ситуации была в том, что назад слова взять будет нельзя. Сказанного нельзя будет вернуть – все случится и случившегося также будет не вернуть. Просто это? Кажется, что просто – встать и сказать. Попробуйте, если внутри Вас гвоздем застряла только одна мысль: что будет потом? Со мной? Что будет потом со мной? Вот так. Встанете? Скажете? Вряд ли. Вряд ли, потому что Вы трусливы, как и те, кто сидит вдоль стен Сикстинской капеллы. И Вы правы, потому что у Вас только одна жизнь и другой не будет. Но, так же, как в их жизни, в вашей тоже наступит время встать и сказать свое слово, иначе Вы зря появились на этой земле и зря ели ее хлеб.
Выборщиков было двое, и они будут говорить от имени остальных пяти с каждой стороны, которые будут молчать. Таков регламент. Но на этом раз, когда кардинал ди Корсо должен был умолкнуть и дождаться окончания речей двух сторон, чтобы встать и сказать, на чьей он стороне, и чье мнение он поддерживает, чтобы вынести окончательный вердикт. На этот раз он неожиданно продолжил.
- Вы знаете, что случилось, но вы знаете не все. – Он замолчал на несколько секунд, и тишина тоже замолчала и напряглась. Она перестала звенеть и задумалась: «Не все? Что еще приготовил двенадцати апостолам этот никем не любимый кардинал? Выскочка и самонадеянный человек». Так думала тишина, и так думал каждый из двенадцати присяжных, двенадцати апостолов, двенадцати шагов от рождения к смерти. Мы и только мы близки к Нему и тринадцатый из нас был назван Иудой. С тишиной трудно спорить даже тому, кто молчит. И они молчали и слушали.
- Я прошу вас всех выслушать одного человека, который приехал сюда из Франции. Этот человек не должен был никогда входить не только в это зал, но даже пересекать границу Ватикана. Он представляет того, кто посягнул на нашу Веру и нарушил покой границ, которые были установлены много веков назад, когда впервые собрался Малый Конклав, и каждый из Имеющих Право получил свою территорию.
Этот человек много лет хранил веру нашей Церкви и хранил тайну, в которую был посвящен, когда вступил на высокий пост Великого Магистра Ложи масонов. Он был благороден и честен, но настало время испытаний, и он принял то, что отвергаем мы. Мы не суд. Не нам его судить, но, как гласит договор, мы, к сожалению, обязаны его выслушать, не обращая внимания, что он предал нас, Господа и Церковь.
Если может быть тише, чем стало, когда замолчало эхо, много веков живущее в Сикстинской капелле, значит, вы понимает, что я хочу сказать. Никто! Я повторяю – никто и никогда не мог позволить подобного. И если кардинал ди Корсо сказал то, что сказал, значит, настал тот день, который называют Концом Света.
Открылась тяжелая дверь, и Рим вошел в тишину. Свет в проеме высокой двери на минуту (не более) скользнул по лицу Крестителя, внимательно смотрящего уже много лет на Иисуса, который не смотрел на него, а потупив взгляд, думал о чем-то своем. «Почему он так самонадеян – этот юноша? Неужели вера в собственное предназначение может превратить человека в слепца. Кто сказал ему о Нем? Я? Возможно, что и я слеп. Но как верят ему! Истинно говорят, что Вера приходит из пустоты самого себя, а когда наступает Прозрение – уходит вера в Него и приходит вера в себя. Так приходит конец. Боюсь я, что верят уже не в Господа – верят в Иисуса. Разве этого я хотел, когда крестил этого чудесного мальчика?».
Свет ушел. Закрылась дверь и Рим остался с тем, с чем был – в грязи и слепом непонимании. Двенадцать человек повернули головы к двери, а тринадцатый, сидящий в их главе, опустил голову и закрыл глаза. У двери стоял пожилой человек, и никто не смог бы сказать, что он смущен, напуган или удивлен своим здесь появлением. Он с интересом медленно обводил взглядом присутствующих, и, дай Бог, мне ошибаться, но я в его лице и фигуре и тени не заметил того, кто не так давно сидел в скромной комнате Великого Магистра Ложи Джонатана Тиза, и рассказывал ему о письме, о тех, кто заставил его уйти, оставив пост ему. Дамы и господа! Я удивлен не менее вашего: у двери стоял бывший Великий Магистр Ложи Дайс Ледуайен. И никакого раскаянья, следов плохого сна или отчаяния не было на его лице. Прекрасно сыгранная роль, дамы и господа! Но, мы видели только часть его спектакля – увидим ли мы продолжение? Время покажет. В любом случае, пока Дайс Ледуайен с совершенно ясным взглядом стоял у двери в зал Конклавов и с любопытством разглядывал кардиналов, Джонатан Тиз сидел в иерусалимском отеле и смотрел на молодого человека по имени Люсьен. Старый священник, который был тут недавно, куда-то исчез – Тиз его не видел, и рыцарь ему о нем не сказал. Тот, кто говорил с Люсьеном уже вошел в зал и с любопытством смотрел на кардиналов. А Джонатан Тиз, встретившись с рыцарем, теперь сидел на его месте и уже довольно долго молчал. Ему было о чем помолчать – рыцарь своим рассказом о произошедших и предстоящих событиях поверг его если не в уныние, то в шок уж точно…