- Не восстановилось. Его там никогда не было. Мы хотим, что бы это право стало основополагающим и единственным правом истинной церкви.
- Но, я не из семьи Иисуса.
- Да, но Вы потомок Его лучшего и любимейшего ученика, который взял на себя самую тяжелую ношу: исполнение Его воли. Ученика, ставшего апостолом Его веры, признанного предателем, принявшего презрение и очерненного клеветой других учеников. То есть, мучеником. Кому, как не Вам принять ношу не менее тяжкую, чем Вашему предку: принять на себя Его крест. Из его семьи остался только один – больше никого нет. По той или иной причине больше никого не осталось, уж поверьте.
- Вы обладаете документами тамплиеров, раз так говорите?
- Да, они у нас, хотя не все. Но, тех, которые есть – достаточно, чтобы утвердить это право. И с этим невозможно бороться – несогласным придется принять Вас. Есть прямые доказательства, что со смертью Христа история не закончилась, хотя это не очень популярная информация. Дело в том, что один из братьев Иисуса уже был главой церкви.
- Шутите? Когда? Его брат? Но, о нем ничего такого нигде нет.
- Давно. Иаков, брат Иисуса и один из руководителей Иерусалимской общины, был убит в шестьдесят первом году нашей эры. О нем и его казни говорит Иосиф Флавий в двадцатой книге "Иудейские древности" и Евсевий Кесарийский в "Церковной истории". А это все-таки ближе к реальности, чем Библия. Впрочем, Вы не читали эти книги?
- Увы. Виноват. Хотя, уже где-то слышал об этом.
- Ну, может быть позднее, если придет время, прочитаете.
- Словом, я еду в Рим и мне предстоит что-то важное и это не больно.
- Мне нравиться, что Вы начинаете шутить.
- Только обещайте, что больше никаких порошков, ок?
- Порошков не будет, Люсьен. А все, что будет позднее, зависит теперь от Вас и во многом от нас, если Вы нас не подведете и будете делать то, что мы просим. Надеюсь, что я смог Вам немного разъяснить общую ситуацию и наши планы.
- Остался только один вопрос, который меня беспокоит: кто был такой мсье Пико?
- Достойный человек. Но, если честно, он не совсем «был». Он есть, но с Вами он не имеет никаких родственных связей. Он с Вами даже не знаком, как и с Вашей матерью, кстати.
- А как же мама? Она же прожила с ним много лет, да и я его помню.
- Хотя, это не один вопрос, а целая куча, что бы с этим покончить, я Вам отвечу. Человек, который жил с Вашей матерью называл себя мсье Пико, но проблема в том, что Вас воспитывал и не он и не Ваша мать. Ваша мама, увы, давно скончалась: почти сразу, как Вы родились. А мсье Пико жив, правда о Вас знает только по нашим докладам. Кстати, он Вам не так давно прислал письмо – Вы не помните?
- Письмо? Какое письмо?
- С Камышового острова.
- Точно. Был такой старый конверт.
- Скорее, старинный, Люсьен. Это очень старинная бумага и конверт. Даже представить не могу, сколько за нее дали бы на «Сотбис».
- Значит, он живет посредине Сены в Париже.
- Когда-то там сожгли последнего Великого Магистра Ордена тамплиеров.
- О, как! Он живет в таком странном месте, Ваш мсье Пико, который мне даже не отчим?
- Там сейчас никто не живет. Этот конверт был своего рода проверкой: если бы Вы поняли, что это такое и соответственно отреагировали, мы бы знали, что Вы уже в контакте с теми, от кого мы Вас берегли и тогда, увы, Вы бы выпили порошок только один раз и уже вряд ли бы проснулись, понимаете? А так, мы Вас сберегли от неприятностей. Так что считайте, что Вы мне обязаны продолжающейся жизнью. Но, убить Вас все-таки пришлось, но только понарошку.
- То есть, тот, второй, кто был с Вами хотел меня убить?
- Ну, если быть корректным в терминах, это не совсем убийство – это скорее подготовка к казни. Осужденным всегда давали некую смесь, чтобы они приняли неизбежное неизбежным и не противились воле судей, чтобы не портить чистоту обряда.
- Вот, спасибо. Я лучше еще раз что-нибудь возбуждающее выпью и поеду в Рим. Когда еду?
- После обеда. Через час Вы спуститесь вниз через служебную лестницу, поедете в аэропорт и частный самолет Вас доставит в Рим. Вас встретят, и Вы будете следовать указаниям: просто помните, что дальнейшее зависит только от Вас. У каждого человека наступает момент, когда он должен сделать выбор и это навсегда. Больше шансов не будет.
Рыцарь позвонил в серебряный колокольчик, который стоял на журнальном столике и через пару секунд в номер вошел один из тех, кто встречал Люсьена в аэропорту.
- Скажите нашему другу, что молодой человек готов.
- Да, сэр. – Человек вышел.
- Как в армии.
- Да, Люсьен, как в армии. Я же все-таки рыцарь, Вы помните? Это единственная возможная форма организации, которая имеет право на существование в таких делах. Сегодня, к сожалению, все больше армию пытаются подменить спецслужбы и секретные формирования, типа всяких доморощенных разведок. Они думают, что они могут что-то создать, тогда как все, что они умеют это шпионить за собственными гражданами. Люсьен, разведка – это не лекарство, разведка – это болезнь. Она умеет разрушать, но никогда ничего не создает. Люди из секретных служб не умеют воевать – они умеют только уничтожать то, что завоевано армией. Я, конечно, не говорю об армейской разведке: у нее совершенно другие цели и задачи. В ней военные: люди чести и присяги, которые никогда не работают против своих. Я говорю о правительственных разведках, которые меняют свои приоритеты в зависимости от того, кто у власти каждые четыре-пять-шесть лет и кто им платит. Честь еще никому не удавалось купить. Продать свою собственную честь можно дорого, а вот купить себе ее назад никак нельзя. И не забывайте, что армия состоит, прежде всего, из народа, поэтому народ уважает свою армию, как бы трудно ей не было. Хорошо. Давайте пообедаем и будем собираться – мне есть еще кое-что Вам сказать перед дорогой. Так сказать, небольшие инструкции.
- Так против Вас работают секретные службы? Это, как мне кажется, может быть опасно. Там крутые ребята
- Не волнуйтесь, Люсьен. Не настолько, как в кино, которое они про себя любят снимать. Крутые у них, в основном, солнечные очки. Мы умеем работать и против тех, кто думает, что уже победил. Вы что предпочитаете: мясо или рыбу?
- В каком смысле?
- В смысле – пообедать.
- А Вы?
- Мясо. Предлагаю немного баранины, тушеной в красном вине с черносливом, фаршированном чесноком, и латук. Не тяжело и вкусно. И еще немного вина.
- И никаких порошков?
- Обещаю, сегодня больше никаких порошков. – Рыцарь улыбнулся. Если все пойдет не так, как задумывалось, то действительно порошок потребуется не сегодня. В конце концов, не так много вариантов решения серьезного вопроса: человек ли ты чести или просто у тебя такая работа.
Гл. 38
Сады Ватикана. Прекрасное место. Надо бы проникнуться чем-то возвышенным, но в голову приходят всякие неприличные мысли с визгом девок, реками выдержанного вина и всякими нехорошими семейками типа Борджия. Все это проходит достаточно быстро, как только среди деревьев проявляются контуры базилики Святого Петра.
Можно сколь угодно противиться вере, не соглашаться с догматами церкви, находить белые пятна и несостыковки в Библии, удивляться наивности Истории и доказывать свои собственные варианты присутствия или отсутствия Бога. Но, вот странность: как только навстречу тебе попадается человек в сутане, глаза которого прозрачны и спокойны, ты внутренне затихаешь и думаешь, что вот этот человек что-то знает про ответы на твои вопросы, потому что он на шаг ближе к Тому, кто создал тебя и весь твой мир. Тайна окутывает этих людей и не стоит недооценивать эту тайну: они из маленьких государств, где горят свечи, где поют странные песни на непонятном большинству языке, где чай и мед вкуснее, где лики святых по праву или нет, оживают на мгновения. Эти люди могут ничего не знать, но они могут чувствовать и, возможно, это сильнее, чем все знания мира. Их любовь совершеннее, потому что неконкретна и им нет необходимости ждать ответа – это освобождает. И в результате, им нечего бояться, потому что все уже предрешено и все написано. Бояться надо тем, кто словом или делом объявляет им войну: война с Богом обречена на поражение. Да, и трудно воевать с тем, кто сразу и везде под десятками имен. Люди и борются с этими именами, как с соседями: Иисус, Мохаммед, Будда, Кришна, но Бога стараются не трогать. Если быть до конца честными, то каждый знает, что Бог один, как Его не назови. Борются потому что их гложет зависть, ненависть и недоверие к тем, кто говорит, что знает, как должно быть. К тем кто, как и они, был на этой земле – любил, страдал и умер. Почему их надо слушать? Кто сказал, что они с Богом на одной волне? Чем они так уж лучше? Чем достойнее?