Да! Еще название виллы – «Звезда». Люсьен предпринял попытку его изменить. Просто так, чтобы хоть что-нибудь изменить. Он поехал с соседом в деревню, где его принял мэр, который, услышав о его желании, сослался на завещание мсье Пико, в котором отдельным пунктом было записано, что мсье Пико в категорической форме запрещает «в какой-либо форме изменять название виллы, производить какие-либо строительные работы на территории виллы - строить, перестраивать, изменять архитектурный облик или цвет внутри и снаружи, добавлять или изменять в какой-либо форме что-либо снаружи и/или внутри, включая детали интерьера, мебели…» и т.д. и т.д. и т.д. Люсьен спросил мэра в шутку, может ли он сменить собственное имя? «Можете, ибо ничего в завещании по этому поводу не сказано», - мэру было не до шуток – мэр давно подозревал нелюдимого мсье Пико в странностях и лишний раз опять себе напомнил, что от этого дома надо держаться в стороне. «Если уж сам наследник этой несуразной крепости не знает что ему можно, а чего нет, значит, тут уж точно есть какая-нибудь тайна. А тайны в наше время штука пренеприятная. Стоит все-таки еще раз поговорить с Клодом насчет этого дома – если он начальник полиции – должен же он, хоть что-нибудь знать». И мэр, проводив Люсьена, сделал на следующую неделю запись в календаре…
Жак открыл глаза, посмотрел на вошедшего, не задал никакого вопроса и встал. Вообще, со стороны показалось бы, что они просто механически выполняют какое-то давно отлаженное действо: Жюль по очереди проверил ставни на окнах, подошел к каждому светильнику, состоявшему из шести свечей, и погасил пальцами две центральные. Кивнул утвердительно, встретив вопросительный взгляд Жака, и подошел к лестнице, намериваясь спуститься вниз, но на секунду задержался и еще раз оглянулся.
- Что-нибудь не так, Наставник? – Вопрос Жака прозвучал тревожно.
- Что-то не так, брат Жак. Что-то здесь не так. Меня не покидает ощущение, что Пико мог просто ошибиться тогда.
Если бы Люсьен был рядом, он уж точно удивился бы, увидев, как поменялись ролями Жюль и Жак. И что не было уже никакого Жюля и Жака, и что загадочный Жак ведет себя по отношению с «соседу-виноделу» слишком почтительно.
- Наставник, ошибка невозможна. Мы следили за Люсьеном все двадцать пять лет. Не было ни одного повода усомниться.
- За это время было столько ошибок, брат Жак, что я не удивлюсь еще одной. Правда, цена этой ошибки будет во много крат выше, чем все предыдущие вместе взятые. Позвони брату Кристофу – пусть сделает сначала еще одну проверку. Пусть. На всякий случай. Кто знает. Он никому не писал - у него просто не было возможности ничего никому сообщить, ведь так? Вы знаете все его контакты, брат Жак?
- Да, Наставник. Это было не сложно все эти годы – Пико все сделал правильно – парень был достаточно изолирован.
- Последнее время были женщины?
- Да, но не здесь.
- Дай мне еще раз список всех, кто хоть как-то мог интересоваться этим домом. Меня все-таки не покидает ощущение, что мы не одни здесь.
- Кто мог знать о Книге, Наставник? Все хранят веру.
- Вера такая штука, брат Жак, что ее нельзя долго хранить – она начинает портиться. Верой надо пользоваться. Вопрос только в том, насколько умело пользоваться и с какой целью. Знаешь, как портится вино? Хорошее вино? Оно портится быстрее плохого, потому что в то, что оно хорошее перестаешь верить, если его хоть раз не попробовать. А если ты его хоть раз откроешь и попробуешь – оно уже никогда не будет дорогим и хорошим вином – ты его уже открыл. Так кто, ты говоришь, интересовался этим Домом последнее время?
- Никто, Наставник, кроме шефа местной полиции несколько дней назад. – Жак как-то невольно съежился под ставшим очень колючим взглядом Жюля (или теперь называть его Наставником?).
- Полицейский? Кто он?
- Он здесь очень давно, Наставник. Ничего предосудительного. Все, как обычно: кляузы, взятки, покер, в который он почти всегда проигрывает и потому залезает в кассу своего участка, также, как ночью залезает в камеры к задержанным проституткам, страх, что что-то вскроется и лишат пенсии и очень много вина каждый вечер. Словом, все как у нормального полицейского. Но жители деревни довольны – штрафы теряются, договориться можно и деньги берет по-божески, в смысле, что десять процентов чаевых обязательно относит в церковь. Простите, Наставник, так говорят жители деревни.
- Присмотрись к нему, брат. Если он такой правильный и тихий полицейский – почему его заинтересовал этот дом? – Жюль тяжело поднялся из кресла. Странно было видеть, как еще не старый внешне, подтянутый Жюль с трудом встает на ноги. Странно все это, господа, как, впрочем, странно многое в нашей жизни.
Жак достал из кармана куртки телефон и набрал номер. Разговор был тихим и коротким – «винодел» не слушал, а одну за другой гасил, оставшиеся свечи в библиотеке. Когда Жак убрал телефон, тот, кто называл себя Жюлем, уже медленно спускался по лестнице.
Когда они вышли из дома, прошли за ворота и сели в машину, стоящую неподалеку, от забора отделилась фигура человека в полицейской форме. Человек проследил глазами, как отъехала машина, и только тогда вышел из своего укрытия, которым ему служило очень старое дерево. Оно росло рядом с каменной оградой и даже словно вросло в камень. Этому вязу было не менее двухсот лет – сколько он видел на своем веку? Хорошо, что люди столько не живут. Как говорил старый еврей, с завистью покачивающий головой вслед очередной похоронной процессии, мимо его глиняного дома проходившей по направлению к кладбищу: «Меньше лет – меньше бед. Слава Иосифу, что у него есть еще дети. А кончаться – займем у соседей». Странная фраза, тем более из уст пожилого человека, но как не верить, если уж ему-то точно пришлось повидать на своем веку и кому, как не ему знать, сколько бед приходится на жизнь человека?
Человек посмотрел вслед отъехавшей машине и достал свой телефон из кармана форменного дождевика.
- Метр, они только что уехали. Что мне делать? – Видимо, ответ был коротким и точным, потому что полицейский, ничего не ответив, выключил телефон и убрал его в карман. После этого он пошел вдоль каменной ограды к оставленному там мотоциклу.
Где-то вдалеке прозвонил церковный колокол. Полицейский чему-то усмехнулся и опять достал телефон.
- Здравствуйте, мсье, это Клод. Да, все прошло хорошо – молодой человек летит к Вам. Нет, мсье, мне не пришлось вообще ничего делать. Они все сделали за меня. Что Вы, мсье, я не достоин такой чести. Спасибо, мсье. Я буду ждать. Конечно, мсье, я наблюдаю за домом постоянно, и если кто прибудет, то я немедленно Вам сообщу. Еще раз спасибо, мсье.
Дождь во Франции больше чем дождь. Это проклятие. Нет ни одной страны в мире, где бы дождь имел такое почти мистическое значение. Всегда возникает странное ощущение, что дождь отмывает грехи прадедов – как еще объяснить то, что все это выливается не на головы проклятых англичан? Мотоцикл завелся и, виляя задницей и подпрыгивая на ходу, как дешевая девка в кабаке, выбрался на дорогу, ведущую к деревне. Но какая, в конце концов, кому разница нравятся Клоду англичане или нет – нигде не написано, что нельзя у них брать деньги. Надо же как-то покрыть недостачу в кассе после субботнего покера? Да и пенсия не за горами: всегда полезно подумать о будущем. А триста евро – это всегда триста евро. Если люди платят такие деньги просто за то, чтобы посмотреть за домом – какая мне разница, кто они? И какая мне разница, кто те, что только что уехали? Вопрос только в том, что такого сделать хорошего с деньгами, чтобы и карман не жгли, и попусту не пропали. В банк не положишь – жена узнает, спрятать негде, класть в кассу как-то глупо – потом как-нибудь. Куплю жене сережки, которые ей понравились на ярмарке (кажется что-то около тридцатки), а еще браслетик куплю новой телефонистке – может она согласится выпить по стаканчику в субботу?