- А очень надо продолжать меня называть этим диким именем?
- Ну, еще какое-то время. А что имя? Нормальное имя. Вот я же привык к Шрайберу и ничего.
- Когда мы летим в Рим?
- Сегодня. А пока расскажи мне, как все прошло с Тизом.
- Он смотрел на меня, как смотрят лошади на ананасы – с удивлением и непониманием, как такая фигня могла вообще появиться на свет. Я ему рассказал всю свою историю, вплоть до момента, когда Роб вывез меня из Иерусалима. Словом, он совершенно ничего не подозревает и, как мне кажется, совершенно поверил в то, что ты ему говорил.
- Это хорошо. Теперь вот что: сегодня в Иерусалиме произойдет небольшой взрыв, при котором погибнет несколько туристов, непонятно каким образом ночью забредших на Храмовую гору. Кажется, кто-то из них разведет костер, и никто не заметит, что на этом месте лежит неразорвавшийся палестинский самодельный снаряд. Словом, глупая случайность и ничего более. Жалко, конечно, но что тут поделаешь. Ночью в Иерусалиме совсем не безопасно. Тебе надо успеть до взрыва на самолет. Будет хорошо, если когда кто-то копнет поглубже…. Я имею в виду всех этих полицейских, политиков и церковников. Пусть ты будешь на рейсе из Цюриха в Рим, чтобы никто даже и не подумал, что ты как-то в этом замешан.
- Ты кого-то конкретного имеешь в виду?
- Ну, в Риме достаточно умных людей, которые отслеживают ситуацию. Еще вот что. Не забудь, что в аэропорту тебя встретят, и ты передашь этому человеку рукопись Евангелия Иосифа. Оно в газете слева от тебя.
- Тоненькое какое-то. Не видно даже. Ты хочешь сказать, что оно действительно существует?
- Естественно. Конечно, существует, что-то же в газете лежит. Тоненькое! Это же не «Война и Мир». Хотя, возможно, эффект произведет не меньший. – Шрайбер улыбнулся. – Давай, бери еще фондю. Удивительно, сколько всего вкусного можно сделать из куска сырого мяса. Так вот, передашь, ок?
- Ты мне скажи: это действительно рукопись этого старика? Он, что, сумел что-то написать сам? Жаль его: погибнет и ничего не поймет.
- И мне жаль, но что делать? Он не первый и не последний. А по поводу рукописи, то нет, конечно. Мы сами умеем – зачем нам авторы? С авторами мороки не оберешься. Сейчас время не писателей, а редакторов: можно вообще ничего не знать и не уметь писать, но хорошая редактура чужих произведений запросто даст тебе какую-нибудь литературную премию. Ну, а мы за премиями не гонимся – у нас другая цель. – Шрайбер положил в рот кусочек и прожевывая так скривил физиономию, что Люсьен засмеялся. - Только осторожнее с этим: лаборатории мистера Ноя пришлось много поработать, чтобы ни один углеродный анализ не докопался до истины. Бумага просто идеальная, словно ей действительно две тысячи лет.
- Будете издавать?
- Уже. В Нью-Йорке запустили в печать несколько глав. У тебя единственный рукописный экземпляр, так что…. Ну, ты понимаешь. Слушай, тут такое дело. Ты не обижайся, конечно, но я должен спросить ты понимаешь, что в Риме все может пойти не так красиво, как было до этого? Там такие волки вокруг церкви есть: если что почувствуют, то мало не покажется.
- Да я понимаю, но куда отступать-то? Думаю, что я смогу.
- Ну, дай Бог.
- А вот у меня тоже есть один вопрос. Давно назрел. Ты сам-то как относишься ко всему этому?
- Знаешь, я так скажу. Я только одно знаю: нельзя всерьез влезать во все эти религиозные хитросплетения. Иначе точно начнутся глюки и чудеса. Я стараюсь находиться в стороне и смотреть на это как на очередной сложный проект, вроде политической войны нескольких стран по поводу строительства разных нефтепроводов. Это только со стороны кажется, что речь идет об отоплении квартир и заправке автомобилей, как и в нашем случае о душах паствы. На самом деле идет война, в которой страны воюют вот таким способом. С одной стороны оно и понятно: сейчас и согреваются и уничтожают друг друга одним и тем же химическим составом – очень удобно. А вот с другой стороны не хочется думать, что мы все к этому причастны.
- Кто мы? Ты нас конкретно имеешь в виду или…?
- Или. Собственно, одно и успокаивает, что народ заслуживает тех, кто ими правит, и жалеть эти народы нет особенной необходимости. Да и возможность выжить пока еще есть, только вот ждать времени нет. Приходится действовать, как действует хирург, а не терапевт. Грубо говоря, терапия уже совершенно ни к чему – пора резать по живому.
- Террор не приводит ни к каким результатам.
- Кто говорит о терроре? Террор тут не причем. Но хуже всего то, что мы все ему способствуем.
- Ты хочешь сказать, что то, что произошло в Иерусалиме…
- Произойдет.
- То, что произойдет в Иерусалиме сегодня ночью – ошибка?
- Если честно, то – да. И дело даже не в том, что твой крестный собирается убрать своего давнего партнера мистера Ноя вот таким способом. Я понимаю, что мистер Ной не агнец Божий – туда ему и дорога, но…. И твой крестный выполняет задачу финансистов, а не политиков, которые уже, кажется, готовы на все, лишь бы навечно закрепиться в своих креслах. Я все понимаю. И мои начальники всячески помогают твоему крестному, потому что военным тоже не интересно тушить пожар на Ближнем Востоке. Тут и мешки с деньгами, и автоматы в одном багаже. Ладно: не наше дело решать – наше дело исполнять. Наша задача не допустить переместиться центру веры в Палестину из Рима. И заодно, не дать им там между собой договориться, потому, что потом в Риме надо будет устраивать музей религии вместо Святого Престола. Рим этого допустить не может, биржи этого допустить не могут, банки не могут, правительства европейские не могут. Почему? Да потому что две тысячи лет назад Прокуратор Иудеи наблюдал за выполнением проекта «Иисус». Он был послан туда именно для того, чтобы это произошло. И Пилат сделал все, чтобы он воскрес. Мы с тобой не знаем, но есть всего два варианта: или он действительно погиб на кресте и Пилат уже потом все обставил надлежащим образом, или, то, что ему дали выпить, усыпило его и потом он просто испарился и Пилат все сделал уже без него. Ведь никто, конечно, кроме пары сомнительных заявлений, не видел Иисуса после смерти, и потому нет никаких доказательств ни его смерти, ни вполне возможной жизни после якобы смерти. Разумные головы в Риме делали все, что бы была создана новая вера, и она была создана. Прошли столетия и появились Книги, последователи, поклонники и почитатели и, говоря современным языком, спонсоры проекта, которые увидели прямую выгоду для будущего усиления власти Рима. И, в конце концов, Рим принял христианство. Ты представляешь всю силу организации, которая находилась внутри языческого Рима, чтобы столько времени продвигать идею и победить. Волхвы были сильнее и умнее, чем о них думали государственные деятели. Правителям вообще стоит оглядываться, когда они поверили в свое могущество. Потому что, как только ты достиг цели, наступает самое сложное – удержаться. И вот тут-то все и прокалываются и совершают глупые поступки. Так что, была крайне сложная и хитрая операция, которая успешно завершилась. И теперь все это должно рухнуть? Отношения с Римом выстроены совершенно у всех западных правительств. Не могут они признать центром мира Иерусалим. Потому что тогда надо не только обедать в арабских ресторанах и восхищаться чудесами восточной цивилизации – надо вернуть всем этим странам украденное у них, признать их истоками человечества, признать все свои ошибки, признать, что они не ниже, а выше или равные по уровню своего развития и имеет право на достоинство, уважение и, главное, что они имеют свой собственный голос, к которому должны прислушиваться все западные страны. Могут это сделать те, кто руководит нами? Им не хватает мозгов, потому что их жизнью руководит страх лишь за собственную жизнь и благополучие. Представь себе, Люсьен, что Большая восьмерка будет состоять совершенно из других государств, а прежние ее члены станут простыми наблюдателями – вот какие дела. Но, посмотри на толпы стоящих часами под дождем и солнцем туристов, которые хотят попасть в Лувр, в Прадо, в музеи Лондона и США. Зачем они стоят? Чтобы увидеть то, что европейцы привезли из Палестины, Ирана, Ирака, Афганистана, Индии и других стран. А потом посмотри на музей в Каире: насколько он беднее английских музеев. Все именно потому, что все его реликвии в Европе и Америке. А ведь, люди, чтобы увидеть и понять должны ехать не в Париж, а в Каир, Дамаск, Тегеран.