— Сашунь, ты когда-то видела, чтобы у меня запасов не было? — вопросом на вопрос ей тетя Лена отвечает, и становится спокойнее. — Оставь это стекло в покое и иди сюда. Видишь теперь, почему я постоянно говорю, что надо носить тапочки?
Тапочки она в этот раз как раз-таки обула, чему искренне рада — можно перешагнуть через этот локальный хаос, не рискуя порезаться еще больше. Ваня ее снова за плечи ухватывает, на этот раз крепче, но на всего пару секунд.
— Извини, что напугал, — просит он, тянется к тумбе, бумажную салфетку оттуда берет, и, сложив пару раз, прижимает к царапине. Его пальцы на момент задевают ее кожу, прежде чем она сама салфетку перехватывает, позволяя ему убрать руку — она не вздрагивает на этот раз, но закусывает губу до боли, заставляя себя собраться и не концентрироваться на этом прикосновении. — Сильно болит?
— Все в порядке, — даже улыбнуться получается с первого раза и без особого труда. — До свадьбы заживет.
Тетя Лена улыбается так, будто знает что-то, им неизвестное, из-за двери кладовки в углу кухни извлекает большую коробку, из нее — жестянку поменьше, из которой в новую баночку перекочевывают пару горстей жасминовых лепестков. Ваня бардак, за секунду возникший, убирает старательно, и Саша ловит себя на том, что наблюдает за ним. Пялится. А пялиться, между прочим, нехорошо — ее щеки заливает румянцем стыда, и остается только надеяться, что он этого не заметил. Кофе, с огня снятый за секунды до его прихода, стынет медленно — он еще горячий, пусть и не обжигающе, когда она его в чашку переливает и ставит на стол, к месту, на котором Ваня любит сидеть.
— Ты как-то по-другому его в этот раз сварила, — говорит он, едва глотнув немного. — Вкусно, но непривычно. Мне нравится.
Еще бы ему не нравилось, думает она, потянувшись к середине стола за печеньем. Было бы странно. Ей иногда кажется, она может кофейные зерна просто залить водой, прямо так, без перемалывания, и он все равно скажет, что ему нравится результат. Если и есть в мире что-то, что Ваня любит безусловно, это кофе. Ей иногда почти даже завидно. Почти, думает она, заваривая себе чай, еще не значит совсем.
Нет смысла завидовать совсем, подбивает она сама для себя итог ближе к вечеру, когда роется в ванином шкафу — он попросил ее подобрать ему на сегодня футболку и она решила не отказываться, как бы удивительно и странно ни звучала его просьба. Две она в конце концов достает из шкафа, смотрит на них, сравнивая, и кидает Ване. Он ловит легко, кивает довольно, мол, да, то, что надо. Ей приходится отвернуться, когда он, чтобы эту надеть, другую футболку стягивает, иначе, она знает, она опять пялиться начнет. Лучше отвернуться, лучше чем-нибудь себя занять. Взгляд падает на полку, где Саша видит флакончик парфюма, и ей это кажется странным. Не только потому, что раньше она его не замечала — может быть, просто внимания не обращала, как знать — но и потому, что не помнит, чтобы от Вани пахло чем-то чужеродным, чем-то, кроме запаха его тела.
— Новый? — она аккуратно флакончик с полки снимает, подойдя, крутит его в руках, разглядывая. Ваня сбоку возникает, будто не рискуя на этот раз подойти сзади. Разумно.
— Нет, просто редко пользуюсь, — он плечами пожимает, мол, а зачем? Она взгляд на него переводит.
— И как, хорошо пахнет?
Он вместо ответа у нее духи забирает и брызгает немного в воздух над ней. Капельки оседают на кожу и на волосы, и смешно становится — чего это он? Что ему в голову пришло? Но запах приятный, она вдыхает глубоко и довольно жмурится. Не совсем тот запах, что она привыкла чувствовать от Вани, но все же.
— Мог бы просто ответить, — бухтит она все равно, пихая его локтем в бок. Он на нее смотрит с видом оскорбленной невинности, мол, ты чего, как такое вообще возможно, но потом взгляд его скользит вниз и он тянется к ее бедру, пальцы его замирают в считанных миллиметрах от плотной джинсовой ткани.
— Еще болит?
Волнение в его голосе можно услышать, не прислушиваясь.
— Уже почти нет.
Порез, пусть и тонкий, оказался довольно глубоким, глубже, чем она думала изначально, и его пришлось постараться залепить пластырем, но она решила все равно его не залечивать — зачем? На это уйдет намного больше магии, чем если бы она лечила кого-нибудь другого. Тетя Наташа ей как-то объясняла, что собственная магия может помочь, если она к чему-то применена, например, если она зачарует себе чай или заговорит безделушку. Но чаем или безделушкой это не вылечить — Саша думает, стоит по приходу домой сделать себе мазь, мысль приходит неожиданно, отметается на задний план. Не сейчас. На сейчас у них другие планы. Саша следом за Ваней из комнаты выходит, кроссовки уже в машине зашнуровывает — Ване родители автомобиль подарили, и как он мог упустить шанс прокатиться сегодня? Это, конечно, значит, что ему придется обойтись без алкоголя, потому что у нее-то прав нет, да и неоткуда в семнадцать, но ей кажется, он на такую жертву пойдет запросто.
«Если я влюблюсь в тебя», подпевает она Эду Ширану, «влюбишься ли ты в меня?». Ваня улыбается, покачивает головой в такт. Она уверена, ответ — нет. Она знает это, видит в нем. Она уже влюбилась, если уж на то пошло.
Бар для празднования Ваня выбрал тот же самый, что и в прошлый раз — она, из машины выбравшись, успевает только помахать Алене рукой, прежде чем рыжим ураганчиком Тиффани ее чуть с ног не сносит, носик морщит смешно и улыбается хитро. Даня следом подходит, как раз отойдя от Вани, которому подарок вручал, закидывает ей на плечо руку собственническим жестом и целует в висок почти демонстративно. Саша знает, она должна чувствовать себя виноватой в том, что собирается натворить.
Не чувствует.
— Если бы я не знала, — тянет Тиффани, когда они на улицу вываливаются всей толпой около полуночи, когда им возвращаться пора, чтобы завтра на парах носом не клевать, — я бы подумала, что вы двое пара.
Ваня трезв, и Джон, которому развозить Алену с Даней, а потом со своей девушкой домой ехать, тоже — она самая трезвая из оставшихся, ограничившаяся одним коктейлем. Ноги болят от танцев, голова — от громкой музыки, Саша хмурится, и от одного этого движения в висках будто жужжит, заставляя на миг зажмуриться.
— С чего ты вообще о таком подумала?
Тиффани на нее смотрит, и в глазах ее улыбки нет, она груди касается, будто невзначай, там, где под футболкой прячется ее кулон. Внутри все замирает. Что она знает? Что она прочла? Какая у нее специализация, если она ее ответ на этот вопрос именно магия, а не что-то еще? Но Тифф, похоже, смягчается, только вот улыбка у нее совсем лисьей становится.
— У вас футболки не парные, но похожие. И вообще вы по стилю похожи сегодня. Вы друг друга часто зеркалите и смотрите друг на друга перед тем, как что-то сказать, — перечисляет она, но Саше кажется, что самое важное будет в конце. Она не ошибается. — А еще от тебя, Саш, ваниным парфюмом пахнет.
— Я думала, мне показалось, — Алена выглядит беспомощной и сердитой одновременно, и это одновременно и забавно, и ни капельки не смешно. — Саш, почему?
Ситуация вся как из театра абсурда, из какой-то бессмысленной комедии, или как из анекдота. Не хватает только того, чтобы Алена ей в волосы вцепилась. Саша фыркает, смех еле сдерживая — скорее нервный, чем искренний, но все же смех, который, получается, может кого-нибудь обидеть.
— Потому что если Ваню спросить, хорошо ли пахнут его духи, он не даст тебе их понюхать, а побрызгает на тебя, — она плечами пожимает, мол, ну, а что я могу поделать с этим. Ваня рядом кивает виновато, подтверждая ее слова. — Зеркалим мы друг друга всегда, потому что с кем поведешься, от того и повадок наберешься, а мы в одном доме уже шесть лет живем, ну уже заметить можно было за год, Тифф. И смотрим друг на друга тоже поэтому, привыкли уже.
А с футболкой, думает она, так получилось. Вряд ли кого-то правда интересует, почему они одеты похоже. Вряд ли кого-нибудь успокоит, если она скажет, что выбирала, что ему надеть, да еще и по его просьбе. Но Алена, похоже, немного успокаивается, хоть и смотрит все еще как-то странно, и Ваню тянет к себе, поцеловать на прощание. Саша это понимает — они ведь пара, пусть даже прощание будет недолгим, всего лишь до завтра, ничего удивительного в том, что они хотят поцеловаться. Саша не хочет этого понимать. Собственный поцелуй с Даней почти не задевает ее сознание, остается почти автоматическим, почти неосознанным. Ваня, когда Алена от него отлипает, кажется почти довольным жизнью.