На следующее утро Лиам рано ушёл, и Зейна буквально тошнило от беспокойства, пока на математике Гарри не обнял его за плечи и не сказал, что Лиам сейчас дома у его родителей. Он им всегда нравился (и будем честны, кому нет?) и они хотели бы, чтобы он жил с ними и после выпускного, как бы он не уверял их, что это не потребуется.
Они не занимались боксом ещё две недели. Зейн не хотел ходить туда без Лиама, а Джем запретил Лиаму делать что-то большее, чем просто смотреть, пока ему всё ещё больно.
Проходили недели. Они виделись настолько чаще, насколько могли, дни становились теплее, и это прекратилось. Прекратился страх касаться Лиама, чтобы не сделать больно, сильно впиваться в его кожу (хотя после всего, что случилось, Зейн вряд ли сможет это делать) или обнимать слишком крепко.
Вскоре они пошли и сделали тату. Лиам не объяснял, почему ему так понравились эти стрелки, а Зейн держал его за руку. После он снова привёл Пейна в свою комнату и повалил его на кровать, пока тот не стал стонать и причитать:
— Жжётся, Зейн. Болит так сильно, что я умру сейчас.
— Ты драматизируешь, — ответил Зейн, оставляя поцелуи на его линии челюсти.
— Нет, — выдохнул он. — О Боже, эта боль.
Зейн стал приподнимать ткань футболки Лиама, пока не снял её и не отбросил, ненужную и измятую, на пол. Он выцеловывал грудь Лиама, следя глазами за каждым движением, чтобы знать, как тот себя чувствует.
— Всё ещё болит? — спросил он, пальцами сжимая выпуклость на джинсах Лиама.
— Очень.
Зейн закатил глаза и начал расстёгивать его джинсы. Лиам приподнял бёдра, позволяя их стащить, и Зейн взял его член в рот через ткань трусов. На самом деле, они никогда не заходили очень далеко: рядом всегда были Луи или Найл, но сегодня они играют в футбол, а Гарри сидит на трибунах и наблюдает (на поле ему делать нечего, он ужасно неуклюжий чудак), а дверь заперта.
— Всё ещё болит?
— Очень, Зейн, — простонал Лиам.
Когда он снимал боксеры, Лиам зашипел свозь зубы, почти болезненно, но этот звук перешёл в стон, стоило только Зейну взять его возбуждённый член в руку. Лиам сел, опираясь ладонями о кровать, а Зейн нагнулся к его члену, подразнивающе облизывая, пока руки Пейна не стали сжиматься в кулаки, а глаза — умолять.
— Скажи мне, — потребовал он, и Лиам кивнул.
— Просто… сделай это, Зейн, давай, — умоляюще протянул парень.
Этот румянец на щеках, опухшие и красные от покусываний губы. Он схватил Зейна за волосы и потянул, опуская, не заставляя, а направляя, и Зейн пошёл на это, широко открывая рот, и принимая его член, пока с губ Лиама не сорвалось его имя. Он толкался в рот Зейна.
Зейн отстранился на пару секунд, и Лиам буквально задохнулся, замахал головой, протестуя:
— Нет-нет-нет, Зейн, пожалуйста.
— Можем мы попробовать что-то другое? — Лиам выглядел удивлённо, но Зейн наклонился, поцеловал его и прошептал прямо в губы. — Я хочу посмотреть, как ты это делаешь. Пожалуйста?
Зейн был нежен, Лиам — совсем наоборот. Он схватил Зейна за бёдра, поднял их и начал раздевать его, словно делал это уже миллион раз. Он целовал его и трогал его член через ткань трусов.
— Только если и ты. Хорошо?
Позже он узнает, каково это — быть пленённым влажной теплотой рта Лиама, ощущать его внутри себя, но сейчас ему вполне хватает и этого. То, как Лиам обхватывает его своими, блять, охуенными ногами, прислоняется к его телу, смотрит на Зейна, пока неуверенно дрочит. Зейн делал тоже самое, любуясь изгибом рук, румянцем на щеках, тем как губы Лиама двигаются, безмолвно (или не очень) проговаривая имя Зейна.
В конце концов, жажда касаний стала невыносимой, и он прекратил трахать собственный кулак, прижался к Лиаму так близко, чтобы они могли тереться друг об друга просто идеально.
— Да, да, Зейн, так.
Слово «развратный» создали для Лиама Пейна. Он весь такой невинный, с его этими медовыми глазами, но когда он кончает, это самое греховное зрелище. Он двигает бёдрами, их животы и члены становятся липкими и влажными от смазки. Возможно, он слишком чувствительный, но Зейн изо всех сил старается не царапать спину Лиама и не может дышать, и Лиам понимает это, и отдаётся ему полностью, пока вдруг не напрягается, не замирает. Прикрыв глаза, он видит не звёзды и не фейерверки, а Лиама Пейна, хотя, если подумать, они очень схожи.
— А теперь тебе лучше? — спросил Зейн, придя в себя от прикосновений Лиама.
— Не знаю, — медленно ответил Лиам. — Думаю, оно может начать болеть спустя несколько минут.
========== Патрик ==========
— Итак, — сказал Патрик во время их последней встречи. — Я припоминаю начало года, когда ты вёл гражданскую войну сам с собой, а сейчас…
— Племена сложили свои копья? — спросил Зейн, саркастически улыбаясь.
Патрик вздохнул и снял очки.
— Ты всё ещё острый на язык мелкий негодник, и теперь я могу сказать это, ведь я больше не твой психолог, но усилия того стоили, — он улыбнулся. — Мы все знали, что это в тебе есть, Зейн. Тебе просто нужно было верное направление.
— Вы не можете спасать людей, — сказал Зейн, улыбка его немного опала. — Они только сами могут себя спасти.
— Ты прав. Да, ты прав. Ты хочешь сказать что-то ещё, прежде чем мы закончим?
Зейн пожевал губу и посмотрел вверх.
— Вы серьёзно не замечаете карандаш, который торчит у вас в потолке?
— Я сам его туда пристроил.
— Зачем? — Зейн нахмурился.
— Чтобы тебе было на что смотреть, пока ты здесь скучаешь. А теперь можешь идти, Зейн. Наслаждайся своим последним днём здесь.
Зейн улыбнулся ему.
— И вы тоже. И да, спасибо.
— За что?
— За помощь мне в помощи себе, — пожал плечами он.
После этого он ушёл.
========== Конец? ==========
Луи отказывался уходить в чём-то, кроме их формы, и все тоже одели свои в знак солидарности, хотя под палящим летним солнцем было жарковато. Сначала приехали родители Джоша, и он со слезами попросил их:
— Звоните мне, парни! Я люблю вас.
Потом приехали за Найлом. Он не плакал, просто заключил Зейна в крепкие бро-обнимашки и стукнулся с ним кулаками. Следующим был Гарри, и они с Луи обнимались так, словно никогда больше не увидятся (как будто они не решили поступать в один и тот же университет просто чтобы быть вместе). В конце концов, забрали и Луи.
— Звони мне каждый день, — приказал Луи. — Без исключений. И я хочу видеться с тобой минимум раз в неделю, слышишь, Малик? Вот как ты мне нужен.
Зейн тяжело вздохнул.
— Полагаю, это я смогу сделать.
Луи обнял его и поцеловал в щёку.
— Заботься о нашем Лиаме за меня.
Когда Лиам стал «их» Лиамом, он не знал, но был уверен, что каждый, кто пересекался с ним, хотел бы, чтобы Пейн был в целости и сохранности. Вы даже не должны знать его, даже если вы едва знакомы, Лиама хочется опекать, пусть даже вы и закостенелый циник.
— Всегда буду.
— Хорошо. Блять, я не буду плакать. Блять. Я просто… — Луи заплакал, Зейн тоже заплакал, но попытался это скрыть, делая вид, что всё нормально. Луи помахал из машины, и в конце концов Зейн остался один с двумя сумками у ног и сигаретой, заткнутой за ухо.
Наконец, приехала машина, и он сгрузил свои вещи на заднее сидение (где уже были вещи Лиама), прежде чем сесть на пассажирское сидение.
— Ты уверен в этом? — спросил Лиам.
— Я же говорил тебе… — Зейн бросил на него усталый взгляд.
— Что ты хочешь взять меня с собой, куда бы ты не направился, да, я помню. Просто проверяю, не передумал ли ты в последнюю минуту.
— Я никогда бы не передумал.
— И я, — они немного помолчали, было слышно только, как машина катит по брусчатке и как ветер задувает в окна. — Помнишь домик на дереве? Там мы рассказывали друг другу о том, что ненавидим. Можем сделать это сейчас? Только… только о том, что мы любим?
Зейн игриво улыбнулся и начал:
— Мороженое с кусочками печенья.
И закончил:
— Тебя.