Для проверки химической реакции, что рекомендовал московский ученый Г. И. Теплов, соискателю из КазГМИ пришлось потрудиться почти шесть месяцев. По правде говоря, можно было вовсе не делать этого. Во время обсуждения сам Виктор Дмитриевич Пономарев небрежно бросил реплику: «Это на ваше усмотрение, уважаемый Евней Арстанович, как хотите, ведь Григорий Иванович Теплов не настаивал на этом». Соискатель слишком хорошо знал своего руководителя: его «на ваше усмотрение» — было равносильно приказу. Московский ученый не зря выразил свои сомнения, правда, сильно их завуалировав. Как он предполагал, так и вышло. После нескольких экспериментов все потвердилось. В результате к тексту диссертации добавилась полуторастраничная схема….
В июне 1954 года на заседании ученого совета Института металлургии и обогащения АН КазССР Евней Букетов предстал со своей кандидатской диссертацией.
Евней БУКЕТОВ. «Шесть писем другу»:
«…Первым оппонентом был один из старейших профессоров нашего института, он особо серьезных замечаний мне не сделал, хотя все же сумел выискать не совсем правильно интерпретированную одну из найденных мной зависимостей. Некоторое замешательство вызвал старый академик нашей Академии, задав ехидный вопрос: «Кто составил вам доклад?» Чтобы нечаянно не запутаться, я решил доклад свой написать и, во избежание того, прочитать его. Читал, лишь изредка отрываясь от текста при необходимости показать то или иное место на развешанных демонстрационных чертежах. Старому академику это, очевидно, не очень понравилось. Из всех участвовавших в голосовании против меня было четыре голоса из двадцати одного, таким образом, защитился удачно. Четыре человека, которые показали себя «врагами», — как ни говори, были предвестниками хорошего, потому что все-таки не зря четыре года я мучился, за это время, видимо, по крайней мере, «вытоптал» урожайное поле четверых…»
Глава 5
ПТИЦА МЕЧТЫ ПАРИТ В ВЫШИНЕ,
С НЕЮ ХОТЕЛ ОН БЫТЬ НАРАВНЕ
Дома, в столе, среди бумаг мне дорогих Лежат странички с робкими стихами. Когда раскрою, чувствую я в них — Детства неподдельное дыхание.
Не рифмы влекут меня к этим страничкам, Стихи лишь начало дальней, туманной мечты… В них дочуркино сердце трепещет, как птичка, В постижении света, добра, красоты…
Успешная защита диссертации укрепила положение Евнея Арыстанулы в институте. Но считать себя полноправным членом коллектива он еще не мог: постановление ученого совета должна была утвердить Высшая аттестационная комиссия; а это было довольно бюрократическое учреждение, со всех концов Советского Союза в комиссию поступали подобные работы — сотни, тысячи, они могли пролежать там годы, и соискателям приходилось набираться терпения, чтобы дождаться результата… Но нашему герою повезло: через полгода он получил официальный документ, где было сказано, что он отныне кандидат технических наук. Однако это не поднимало его служебного статуса. Вести занятия, читать лекции он мог, но, чтобы подняться на вторую ступеньку преподавательского звания, требовалось еще два-три года и нужно было опубликовать несколько трудов в научных изданиях…
Эти правила в высших учебных заведениях были узаконены соответствующими актами, и Евней Букетов не мог через них перешагнуть. Лишь осенью 1956 года он получил с нетерпением ожидаемое звание доцента…
В тот год я учился на четвертом курсе КазГМИ. Евней Арыстанулы нам читал курс «Металлургия редких металлов». Ему был тридцать один год. Нам тогда он казался намного старше, и судили мы об этом не только по его по внушительному виду, но и по занимаемому им положению…
Помню, на первом курсе нам преподавали супруги К. Оба доценты, знали свои предметы неплохо, отличались обширной эрудицией, прекрасно выглядели, даже стиль одежды у них был на зависть другим преподавателям. Словом, мы, студенты, смотрели на супругов с восхищением… Особенно на супругу Ш. Б…, когда она грациозно входила в аудиторию с легкой улыбкой и начинала писать химические формулы на доске тонкими, изящными пальцами пианистки, с накрашенными длинными ногтями, мы невольно любовались ею, будто бы перед нами выступает знаменитая актриса. Она читала курс о цветных тяжелых металлах, увлеченно рассказывала о производстве свинца и цинка, мы, джигиты, выросшие на степных просторах, далеких от промышленных городов, завороженно смотрели на ученую красавицу, очень чисто говорившую по-русски…
Однако с супругами К. мы не смогли близко общаться. Они для нас были недосягаемыми людьми. Оба держали нас на определенном расстоянии. На вопросы отвечали кратко, по существу, не допуская ничего личного, лишних разговоров. Мы, казахская молодежь, ни разу не слышали от них родной речи. Может быть, они так вели себя, чтобы мы, приехавшие из аулов, скорее привыкли к русскому языку. Но когда не возьмешь в толк некоторые понятия или не можешь членораздельно выразить свои мысли на русском языке, естественно, ждешь, что на выручку придет преподаватель, но, увы, супруги-доценты были в таких случаях как бы глухи и немы.
А Букетов? Он с нами разговаривал просто, порою грубовато, иногда мог такое отколоть, что хоть стой, хоть падай. Бывало, не сдержавшись, ругал нас, окружавшую его молодежь. Питомец КарГУ М. И. Жамбеков в очерке, написанном для биобиблиографического указателя трудов Е. А. Букетова, приводит такое его высказывание: «Я всегда ругаю того человека, из которого что-то получится, а того, от которого нечего ждать, как от козла молока, я, похлопав по спине, посылаю подальше…» И мне вспоминается подобное: если доцента Букетова о чем-то спросишь, он, окинув тебя осуждающе-строгим взглядом, укажет на стул: «Садись», затем ответит на вопрос. Выслушав, благодаришь его. А он опять на тебя так взглянет, как водой холодной окатит, и спросит с усмешкой: «Эй ты, батыр, когда я подробно объяснял это, где ты был, наверное, свою девушку мысленно обнимал, а?» Или: «Что ты такой унылый? Деньги кончились? Какие вести из твоего аула?» Наши беседы с ним обычно заканчивались наставлениями: «Смотри, батыр! Не пропускай занятий, битье баклуш, праздные шатания могут обернуться бедой. Вылетишь из института — живьем закопаешь своих родителей!..»
Наставления Евнея Арыстанулы мы воспринимали без обиды, ибо понимали: его нагоняи — это добрый совет старшего брата, предостерегавшего младшего, чтобы не оступился. Некоторые студенты, когда бывали в затруднении, брали у него взаймы деньги. Мы, не стесняясь, делились с ним сокровенным, советовались или просили оказать помощь и не считали это зазорным. Ебеке на наши вопросы, заданные на родном языке, отвечал только по-русски. А во время экзаменов, когда кто-то не мог точно передать мысль и переходил на казахский — он не перебивал, лишь потом делал замечание: «Ау, ты, батыр, когда пойдешь на производство, тоже так будешь поступать?» Но никогда не снижал оценку. На оценки он был не жадным…
К нему тянулись не только казахские юноши, но и немногочисленная русская молодежь. С ним было интересно говорить на отвлеченные темы — о литературе и искусстве, мировых новостях. Он был превосходным, умным собеседником, с ним можно было спорить, не боясь последствий, потому коллеги его называли «ходячей энциклопедией».
Между прочим, читать курс лекций по предмету «Металлургия редких металлов» не так-то просто — он один из самых сложных, так как технология извлечения металлов не очень поддается какой-либо систематизации, по мере развития производства она меняется, причем существенно. Если бы я знал об этом раньше, то никогда не выбрал бы такую профессию. Дело в том, что она очень узкая. В природе редкие металлы встречаются в мизерных количествах, добывать их — все равно что искать иголку в стоге сена, в тысяче тонн руды их может набраться лишь с десяток килограммов; чтобы извлечь их из этой громадной массы, приходится работать несколько месяцев; участвуют в этом процессе сотни людей; а всю годовую добычу редких металлов из недр Рудного Алтая можно увезти на одном автомобиле…