Однажды мы рассказали Ебеке об отношении к нам начальника цеха и о том, что мы помимо основной работы стали постоянными уборщиками мусора. Реакция его была для нас совсем неожиданной: «Два месяца — не такой уж большой срок, потерпите!»
Все же то, что его питомцы стали подметалами у зарвавшегося начальника цеха, заставило задуматься Ебеке. Почувствовал он и то, что мы уже разочаровываемся в будущей своей профессии. Словом, через день-два он пригласил нас в свою комнату, разложил перед нами листы, исписанные химическими формулами. Когда мы внимательно рассмотрели их, поняли, что это рационализаторское предложение об изменении технологии выделения таллия, чем мы каждый день занимались в цехе. Новая схема давала возможность ускорить процесс извлечения металла и увеличить его количество.
— Уже месяц, как вы работаете в цехе, — сказал нам Ебеке, — значит, вам надо показать этому жалкому вельможе, что вы не простые рабочие, а мыслящие люди… Если написанное на этих листах дошло до ваших мозгов, подайте его как рацпредложение…
— А как же так, идея-то ваша?..
— Не моя, это я прочитал давненько в одном научном журнале. Если я предложу, мне могут сказать, что я плагиатор, и выйдет эта рационализация мне боком, а вы, как рабочие этого цеха, имеете полное право улучшать технологию…
Еще раз обсудив все нюансы рацпредложения, составив необходимые расчеты, мы переписали суть идеи на чистую бумагу. Каким-то образом это дошло до Попандопуло, и он, вызвав нас в свой кабинет, стукнул кулаком по столу: «Вы хотите вставить мне палки в колеса, ничего у вас не выйдет!.. Если не бросите эту затею, я вас всех четверых уволю с работы и напишу в характеристике, что вы все отъявленные лентяи, проходили практику плохо!..» Из кабинета начальника цеха мы вышли как побитые и, когда понуро плелись по территории цеха на свой участок, Токен Габдуллин неожиданно накинулся на К., к нему присоединился Нуртолеу, они вдвоем повалили его на землю, приговаривая: «Щенок собачий, это ты нас этому греку продал, подхалим несчастный…» И начали его колотить. Токен был отъявленным матерщинником (но делал он это без злости) и горячим парнем. Я начал разнимать их, заступаясь за К., так как понял, что мои друзья сговорились без меня и затеяли эту драку с умыслом. «Ты не вмешивайся, отойди!» — крикнул Токен и, оттолкнув меня, раз-другой ударил беднягу К. В общем, на обед мы пошли без него, наш сокурсник ушел в гостиницу.
Токен Габдуллин, самый настырный из нас, решил не отступать от своего. После обеда переписали последнюю страницу нашего рацпредложения, теперь уж подписав только втроем, и отнесли его в технический отдел. Начальник техотдела, русский инженер, выпускник нашего института, весело буркнул: «Хорошая затея, ребята. Если Евней Арстанович, он же большой знаток по этим делам, одобрит — может быть, испытаем на днях…»
На следующей неделе главный инженер пригласил нас троих на заседание техсовета. После обсуждения все согласились с нашим предложением, приняли постановление о немедленном его внедрении в производство. Самое курьезное — организовать все это поручили тому же Попандопуло. По справедливости сказать, он не стал вредить, думаю, «воспитательная работа», проведенная с нашим другом, послужила ему уроком и он решил с нами более не связываться. Короче говоря, он активно помогал в проведении опыта. В результате намного увеличился выход таллия… После окончания практики начальник цеха дал нам похвальные характеристики и в конце даже написал, что мы «внесли рационализаторское предложение, в результате ускорился технологический процесс». И особенно в веселое настроение мы пришли, когда все трое в день отъезда получили солидные премиальные, так что сразу забылись мытарства двух месяцев практики. Евнея Арыстанулы уже не было в Лениногорске, он уехал раньше нас в Алматы.
По приезде мы трое, договорившись заранее, пришли к нему в комнату, где он проживал в то время в нашем институтском общежитии. Считали, что мы у него в долгу и его надо как-то отблагодарить за услугу. Движимые этим благородным чувством, половину премии мы выложили на стол. Он, подробно расспросив о результатах эксперимента, оттолкнул конверт с деньгами и сердито произнес: «Джигиты, все это обратно положите в свои карманы». Мы же в те годы были неискушенными, простодушными юнцами и стали настойчиво приглашать его в ресторан. Ебеке, иронически улыбнувшись, покачал головой: «Всему свое время, батыры. Следующим летом вам предстоит защита дипломов, на эти деньги купите себе приличные костюмы, так будет правильнее. Эти костюмы, считайте, я вам подарил…» Как можно было возразить? Мы без спора согласились и уже хотели уйти, когда Ебеке вдруг спохватился: «Эй, подождите, кажется, рацпредложение вы оформляли вчетвером, куда делся ваш четвертый товарищ?» Два моих друга со значением посмотрели на меня, дескать, «выручай». И я с серьезным видом ответил: «Ебеке, он же в Лениногорске в ту пору встретил зазнобу-татарку, до рационализации ли ему было? Сам отказался». Ебеке заподозрил какой-то подвох и стал допытываться: «А что вышло из его ухаживаний?» Мои друзья в один голос подтвердили мою версию: «Ой, агай, все получилось замечательно. Думаем, где-то в преддверии защиты дипломного проекта он будет справлять свадьбу…» Евней Арыстанулы не очень поверил нашему вранью, но, что касается свадьбы сокурсника, наше предположение полностью оправдалось…
Из-под пера Евнея Арыстанулы в те годы вышел ряд статей. Одна из них, на наш взгляд, самая серьезная и глубокая, была опубликована в «Казахстанской правде» 4 апреля 1954 года под названием «У истоков великой дружбы» и посвящена разбору первой книги романа известного казахского писателя Габита Мусрепова «Пробужденный край». Литературная общественность столицы снова всколыхнулась, прочитав два газетных подвала его нового выступления. «Смотрите, что он себе позволяет. Этот партизан-бузотер из горного института опять полез в чужой огород!» «Неужели он не нашел более подходящего для себя занятия, чем пускание крови наших корифеев?» — возмущались интеллектуалы.
После ознакомления с этой статьей, помещенной в «Избранных сочинениях» Е. А. Букетова под названием «Сокровенное», я пришел почти к такому же мнению. То ли время было такое, то ли кичливая, беспощадная молодость в нем бурлила, как бы то ни было, под огонь его критики попал патриарх казахской литературы, замечательный писатель. Честно говоря, я поразился резкому тону статьи, как мне кажется, в ней допущены необоснованные выпады…
Статья начинается словами: «Такой эпический роман для казахского общества — большое событие, огромное достижение национальной литературы». Далее, анализируя произведение, Е. Букетов отмечает: «Роман написан образным, сочным языком. Это несомненное достижение автора, свидетельствующее не только о широких возможностях казахского языка, но и о большом значении вдумчивого изучения писателем лучших творений русской литературы». Затем анализирует, как в романе отражено классовое расслоение в Степи, как ранее занимавшийся животноводством кочевой народ в XIX веке вступил в новый этап исторического развития. Описывая тот период, критик берет для разбора типичные судьбы двух бывших кочевников — Буланбая и Сугура, то, как они попали в Караганду и Акбуйрат — в те годы открывшиеся промышленные объекты, и отмечает, что автор правдиво описывает в своем романе изменение их психологии. Фактически половина рецензии «У истоков великой дружбы» — это положительный отзыв. А далее?