В начале октября 1958 года Ердену Азербаеву пришлось перебраться в Караганду. И он с ходу приступил к организации нового института: большинство научных сотрудников подобрал на месте, нашлись там энтузиасты, которые хотели заниматься наукой; некоторых пригласил из Алматы, обещав предоставить квартиры и наилучшие условия для научных исследований; значительным подкреплением стал приезд большой группы уральцев из Свердловского политехнического института и из НИИ Уральского отделения АН СССР во главе с Михаилом Исаковичем Хайловым.
Ерден Нигметулы специализировался по органической химии. Много лет занимаясь практической работой в этой отрасли, он приобрел громадный опыт, в общей сложности ученый посвятил углеродным соединениям более тридцати лет. А теперь в Караганде ему предстояло возглавить многоотраслевые исследования: по обогащению многозольного и мелкого угля, доразведке недр и добыче руд, выплавке стали и чугуна, а также улучшению технологии получения новых ферросплавов… Широкие горизонты! Лишь бы хватило запала, знаний, умений, чтобы объять, казалось, необъятное. Может быть, и хватило бы, если бы прямой и горячий ученый-химик сразу не напоролся на двуличие, амбиции подчиненных и неприкрытое противодействие. В тот период, буквально в считаные месяцы, под одной крышей собрались специалисты со всех уголков страны, и каждый из них воображал, что он пуп земли. Короче говоря, многие из них, особенно уральцы, вели себя независимо, самоуверенно, став своего рода кастой неприкасаемых, все замечания директора они с первых дней пребывания в институте принимали в штыки. Всячески подчеркивали свое превосходство над местными специалистами, давая понять, что не зря приехали в такую даль из глубины России, притом из такого региона, высокий научный потенциал которого известен всему Союзу и даже миру. Самым странным руководителю института было то, что во главе, как сейчас говорят, оппозиции к нему стоял не кто-нибудь, а сам профессор М. И. Хайлов, его первый заместитель по научной работе, ответственное лицо, призванное по долгу службы быть правой рукой директора. Ведь его пригласили, чтобы он помог быстрее вывести ХМИ на союзный уровень.
— Вы, уважаемый директор, знайте свою органику и не вмешивайтесь в мои распоряжения. Основные исследования здесь будут делать мои люди. Извольте слушаться! — говорил он директору.
А если Ерден Нигметулы вежливо отвечал:
— Но Михаил Исакович, извините, мы здесь не овец пасли, как-никак занимались наукой…
На это пожилой коллега откликался долгим нравоучительным монологом:
— Нет, дорогой, похоже, что вы на самом деле в иные годы пасли баранов… Это видно из вашей биографии. Сами посудите, занимаясь тридцать лет органикой, вы до сих пор — всего лишь кандидат наук, а я докторскую степень получил в самое трудное для родины время, в годы Великой Отечественной войны. Как вы думаете, такие награды, как орден Ленина и Трудового Красного Знамени, за что мне дали?!.. Я и Государственную премию получил в 1942 году, когда она еще называлась Сталинской!.. Так что, мил человек, прежде чем со мной спорить, надо сделать хотя бы одну десятую доли того, что я сделал для Отечества… — И продолжал Михаил Исакович вещать свою, видимо, излюбленную тираду по целому часу, а немногословный Азербаев сразу не решался его прервать.
Раздосадованный директор института все же не смог долго терпеть постоянные и все более грубые наскоки своего заместителя, и порой их диалог заканчивался на повышенных тонах. Словом, с первых месяцев работы в коллективе назревал конфликт. Притом не только между двумя первыми руководителями, неприязнь друг к другу чувствовалась во всем коллективе. А неугомонный в перепалках Хайлов, наверное, желая утвердить здесь свое главенство, о каждом конфликте с Азербаевым доносил в канцелярию президента Академии наук Казахской ССР. Он жаловался на взрывной характер директора института, писал, что Ерден Нигметович не соответствует высокому званию первого руководителя многоотраслевого академического института, что научные знания его весьма узки — и так далее… Из Алматы академик-секретарь Шапык Чокин звонил в Караганду: «Ереке, что случилось? Канеке обижен на вас, неужели вы не можете поладить со своим заместителем, единственным доктором наук в вашем институте. Немедленно прекратите эти дрязги, пора уж взяться за работу!..» Ерден Нигметулы соглашался с ним, вроде бы мирился с Михаилом Исаковичем, стараясь уступать ему в спорах. Но проходил месяц-другой, неуживчивый Хайлов снова начинал атаки, притом все чаще подключал к спорам своих единомышленников. Групповые жалобы теперь отправлялись не только в президиум Академии наук, но и в партийно-советские органы…
Терпения Ердена Нигметулы хватило только на год. Он отправил в Алматы заявление об уходе с поста директора. Но президент академии его заявление не принял. И однажды вызвал Азербаева к себе.
— Потерпите, Ереке. Я в ваши научные способности верю, как в самого себя, организаторскими качествами вы тоже не обделены. Знаю, потому настаиваю, чтобы вы продолжали уже начатое серьезное дело в Караганде… — твердо сказал Каныш Имантайулы. — А с Хайловым придется помириться. Кстати, то же самое и ему скажем…
Но Ерден Нигметулы на этот раз был непоколебим.
— Если не освободите, Канеке, я никогда не завершу свою докторскую диссертацию, почти уже готовую. Поверите ли, как приехал в Караганду, ни одной страницы к ней не добавил, мало того, ни разу не удалось спокойно посидеть в лаборатории… Вообще, я человек науки и никогда не был и не стремился быть чиновником. Не по мне это. Прошу вас, не лишайте меня великого удовольствия — ежедневно заниматься научными изысканиями… Вы же знаете, какой долгий и тяжелый путь привел меня в науку, а эти бесконечные споры и склоки для меня невыносимы. Боюсь, однажды вообще сорвусь и устрою драку. И тогда будет стыдно перед вами…
Последние слова ученого-химика подействовали на президента. Он хорошо знал биографию Азербаева. Знал, что в 1937 году тот, молодой исследователь, увлеченно занимавшийся органической химией, по доносу своих бездарных завистников-коллег попал в руки инквизиторов О ГПУ и застрял в лагерях на много лет, почти до 1950-х годов. Правда, и там, за колючей проволокой, в так называемой тюремной «шарашке», он занимался химией, принимая участие в изготовлении разных видов ядов. Ерден Азербаев освободился из этой подневольной «лаборатории» в годы «хрущевской оттепели», вот почему он задержался с защитой докторской диссертации, хотя по научному уровню он давно был доктором, высококлассным органиком.
— Ладно, Ереке, уговорили, но уступлю вам с условием: пока Карагандинский ХМИ не встанет на ноги, будете работать там!.. — сказал президент. — Будете руководить своей лабораторией, которую вы там создали….
В «Шести письмах другу» Евней Арыстанулы довольно обстоятельно описывает свою первую встречу с ученым-металлургом Хайловым:
«Он вошел подпрыгивающей, нервной походкой и, улыбаясь, подал суховатую руку. Я приподнялся навстречу, пожал его руку, но еще не успел вернуться в свое кресло, как увидел академика сидящим за приставным столиком напротив меня. Деловито доставая из футляра очки, он уже говорил, чуть окая.
— Погода-то у нас… не очень приветливо вас встретила… У меня жена, знаете ли, приболела, но теперь, слава богу, поправилась… Надо бы мне полупромышленные испытания проводить, я ведь здесь большие дела затеял… Да, да, большие… Знаете, мне покойный академик Ванин… (Е. А. Букетов, очевидно, не желая скомпрометировать имя известного ученого-металлурга И. П. Бардина, называл его другим именем. — М. С.) говорил, чтобы я не оставлял это дело… Он очень меня, знаете ли, любил… Президент наш очень поддерживает меня… вернее, мою идею… Умнейший человек!.. Тут я недавно с секретарем обкома говорил, большие задачи перед институтом стоят, очень большие… Нам с вами много придется работать, ох, как много… Используйте, пожалуйста, мой опыт, я ведь работаю в науке уже полных тридцать три года… А знаете, как трудно здесь приходится, людей не хватает. В таком далеком от науки захолустье, ой, не знаю, чего вообще можно добиться. Здесь ведь нет специалистов… Тут я недавно встретился с главным инженером завода, им наша помощь нужна, очень нужна… Он очень обрадовался мне и прямо поразился, что в такую даль приехал, «такой знаменитый ученый, как я, говорит, что это для нас — божий подарок судьбы!..»