— И сколько времени вы собираетесь пользоваться этой печью? — спросил Букетов.
— Это, голубчик, зависит от того, как удачно пройдет испытание…
— Я вам не голубчик, уважаемый Михаил Исакович. Я директор академического института, в котором вы работаете заместителем директора, то есть моим… И поэтому прошу вас более не ставить себя выше всех, а остальных считать мальчиками на побегушках — это не красит вас как интеллигентного человека, выходца из более цивилизованной страны. Не советую вам говорить с нами как с кочевниками, отставшими от цивилизации… — не повышая голоса сказал Букетов.
— А почему вы на меня кричите? Вы моложе меня на двадцать три года. Со мной это не пройдет! Сам президент Академии наук со мной так грубо не разговаривает…
Присутствующие в кабинете уже поняли, что опытный спорщик Михаил Исакович оседлал привычного конька и специально провоцирует Букетова на скандал, старается вывести его из себя. Для Хайлова это был испытанный прием: таким образом он добился ухода бывшего директора Азербаева. Обычно спор между ними возникал по пустякам и зачастую заканчивался руганью. Оба покидали этот кабинет взвинченными и озлобленными друг против друга, а потом целый месяц не то что не разговаривали, даже не здоровались.
Атака Хайлова на нового руководителя ХМИ была пробной…
— Михаил Исакович, я на вас голос не повышал. Грубить старшему по возрасту — не в традиции нашего народа. Мои слова слышали присутствующие, они свидетели — ничего грубого я вам не сказал. Не берите грех на душу… Вы говорите: я никого не благодарил. Но ведь позавчера я издал специальный приказ: всем, кто участвовал в строительстве печи, объявил благодарность, первой в нем стоит ваша фамилия. Я думал, этого достаточно. Оказывается, надо было еще раз поблагодарить вас на этом представительном совещании. Видимо, это упущение с моей стороны. Виноват, прошу извинить! Но меня удивляют ваши претензии относительно использования печи. Я готов вам предоставить эту установку в первую очередь. Хоть завтра начинайте опыты!.. Но должен вас предупредить, что не только внутренняя футеровка ее, но и весь корпус установки не выдержат плавку чугуна. Извините, уважаемый академик, но эта печь — не домна, привычная для вас, на которой вы всю жизнь работали, это — всего-навсего маленькая модель шахтной печи, предназначенная для обжига полиметаллического концентрата при температурах не более пятисот градусов…
Коллеги поняли: директор пытается успокоить пожилого ученого и оставить ему путь к отступлению.
— Нет, дорогой, ничего у вас не выйдет, и зря вы стараетесь уговорить меня… Я не откажусь от своего намерения… — Хайлов встал с кресла и подошел к Букетову.
Находящиеся в кабинете люди уже догадались, что произойдет через минуту.
— Вы, уважаемый, наверное, уже слышали, что этот золотой значок лауреата Госпремии я получил в годы войны за то, что не отходил сутками от доменной печи, где испытывалась первая плавка по моему методу. Состав концентрата, объемы добавок и температурный режим всего процесса установлены были мною… — Хайлов ткнул пальцем на лауреатский значок на лацкане пиджака.
Коллектив ХМИ хорошо знал ту историю с опытной плавкой: Михаил Исакович много раз об этом повествовал. Присутствующие слушали его избитую проповедь всегда с иронией, прощая ему хвастовство из-за его преклонного возраста…
— На той плавке, — продолжал он с пафосом, — некоторые перестраховщики, вроде вас, Евней Арстанович, неоднократно предупреждали: «Вы взорвете домну. Состав концентрата превышает все предельные нормы. Ничего, мол, не получится!..» А я пошел на риск. Потому что я знал и был уверен в успехе. Ради интересов Родины и отечественной науки пришлось рискнуть. Я сам стоял у раскаленной домны. О, это был потрясающий и самый счастливый миг моей жизни!.. В результате я открыл новый ускоренный способ переработки феррохрома, чем многократно усилил обороноспособность страны в тяжелые годы Великой Отечественной войны. Это надо понимать и ценить, дорогой. А вы меня пугаете этой печью-игрушкой.
— А если вы угробите печь, которую мы с таким трудом построили, что тогда? — осмелился спросить кто-то из присутствующих.
— Тем более что установка находится на близком расстоянии от жилых домов… — добавил другой.
— Молодой человек, научное изыскание без риска не бывает!
Дискуссия, навязанная старым ученым, могла продолжаться целый день. Директор постучал карандашом по столу.
— Уважаемый Михаил Исакович, я никак не могу понять, из-за чего вы начали этот спор. Эта печь вам не нужна ни сегодня, ни завтра, вы в ней не сможете выплавить даже один килограмм стали или чугуна. Вы это знаете лучше всех нас. Для чего раздули эту дискуссию? Чтобы показать, что вы в нашем коллективе главная фигура? Считайте, что достигли своей цели. За то, что вы нам достали дефицитный кабель, я благодарен вам на всю жизнь! Только прошу вас: не претендуйте на эту печь! Мы ее построили для отработки выделения редких металлов, которых в природе очень мало. И она проектировалась с расчетом на малые объемы загрузки… Если лаборатория по обогащению руды подготовит свою программу испытания, рассчитанную на использование этой печи, пожалуйста, пользуйтесь. Я не против. И хочу напомнить: инициативу постройки печи проявила наша лаборатория, мы ее проектировали… Я поставил себе это целью еще в Алма-Ате: проводить опыты на небольшой установке и разработать на их основе новую технологию извлечения редких элементов. Потому и принял предложение руководства Академии наук и перевелся в Караганду… Поэтому предлагаю споры об этой печи, о том, кто будет ее хозяином, прекратить…
Евней Арыстанулы взял какие-то бумаги со стола и, по-видимому, хотел их зачитать, но стоявший рядом академик Хайлов не унимался:
— Товарищ Букетов, вы опять нагрубили мне! Даже подряд два раза!.. Этого я вам простить не могу и вынужден покинуть этот кабинет. — Взяв свой желтый потрепанный портфель, ученый направился к выходу.
Тут же, вслед за ним, поднялись со своих мест научные работники, приехавшие с Урала, и потянулись за своим предводителем.
В кабинете установилась гробовая тишина. Минуты через три Букетов произнес:
— Я ожидал: рано или поздно такое случится. И хорошо, что это именно сегодня произошло…
Жармак Тюленов, кашлянув, поднялся с места:
— Вам, Евней, я вынужден, как старший по возрасту и как секретарь партийной организации, сделать замечание: сегодня вы вели себя некорректно. Хайлов — единственный среди нас — доктор наук, академик, лауреат Госпремии СССР. Вам надо быть с ним поделикатнее…
— Интересное заявление! Строим печь мы, а пользоваться ею будет Хайлов, переделав в домну… — возмутился младший сотрудник лаборатории.
— Помолчи, молокос, когда взрослые разговаривают, не люблю, когда безусые юноши лезут со своими советами! — осек его Тюленов.
— Вечная перебранка отцов и детей. Отец козыряет от избытка ума, сын доказывает, что время работает на него… — съязвил кто-то.
Директор ХМИ постучал пальцем по столу.
— Видимо, сегодня — неудачный день… — улыбнулся с натугой Евней Арыстанулы. Было видно, что он растерян и не знает, что сказать. — И поэтому, пока окончательно не рассорились, быстро расходимся… Жаке, вас прошу задержаться…
Для Евнея эта ночь была очень беспокойной, он почти не спал. А ведь до того, как приехал в желанную Сары-Арку, настроение было бодрым, приподнятым. Все, что давило и угнетало в Алматы, осталось позади. Режима он придерживался прежнего: после просмотра по телевизору московской программы «Время», в 22.30, он ложился спать. Просыпался около шести часов утра, в течение получаса совершал пробежку, делал зарядку, обливался по пояс холодной водой. Потом садился за письменный стол и работал. В восемь часов просыпалась дочка Акелу, она всегда звала не маму, а его. Он любил поднимать ее с постели, умывать, а потом четверть часа играл с нею.
Когда он получил трехкомнатную квартиру в новом доме на Советском проспекте, сразу же перевез семью в Караганду. Алма устроилась преподавателем в местный пединститут, включилась в кипучую жизнь студенчества, но ненадолго. Она вновь ждала ребенка…