Вчерашнее событие совершенно выбило Евнея из колеи, дома он не мог найти себе места. Прокручивая в памяти все, что произошло, он в первую очередь обвинял себя в том, что поддался на провокацию академика и его подручных. Понимал подоплеку спора, затеянного этой группой: хотели показать ему свою силу — они верховодили в ХМИ и будут верховодить. Печь им не нужна, это всем ясно, им тоже. Тогда зачем Хайлову весь этот сыр-бор? А что, если бы он отказался от этой печи и сделал бы благородный жест: «Пожалуйста, берите, делайте свои опыты…» Взяли бы, куда деться, провозились бы месяца два-три, может, и полгода без толка, и сами бы отказались. «Нет, не мог я так сказать. Тогда бы я сам, своими руками похоронил свою идею, у которой уже немало молодых приверженцев. Они верят в идею, верят, что у нас со временем что-то получится. Мне никак нельзя отступаться от этого, нельзя медлить. Скорее надо начать эти опыты. Скорее всего, Хайлов мстил за то, что я не посоветовался с ним по поводу своего главного замысла. Да, я допустил оплошность, надо было пойти к нему, спросить, как делать, с чего начать…»
Но угодничать, лицемерить, льстить было не в его характере, он всегда говорил то, что думал. Так воспитывали его наставники, солидные русские ученые, ни перед кем не лебезил, не ходил на цыпочках. В Алматы В. Д. Пономарев во всем доверял ему, предоставляя полную самостоятельность, возможность поступать по своему усмотрению, чтобы соискатель учился на своих ошибках, сам находил единственно правильный путь к истине. А тут?.. Академик Хайлов всех учит уму-разуму, во все вмешивается. Если что-то спросишь, начнет ходить вокруг да около, отвечает с усмешкой, слова вроде красивые, а жгут, как крапива. И так нервы истреплет, что потом не рад будешь, что с ним связался. Недаром многие сотрудники избегали оставаться с ним наедине.
«Лучше уйду с поста директора, как мой коллега Ерден Нигметулы, заявив: «Вот кабинет, почтенный Михаил Исакович, садитесь в кресло директора и командуйте, как вам заблагорассудится, а мне оставьте лишь свою лабораторию…» Но что может дать науке этот смотрящий только под ноги старик, кичащийся своими былыми заслугами?.. Его же даже аспиранты не уважают». Евней вспомнил, как недавно одному молодому сотруднику предложил стать аспирантом Хайлова. Бедняга испугался: «Что вы мне предлагаете? Что я вам плохого сделал, в чем моя вина? Неужели вы не знаете, что Михаил Исакович не читает современные издания по своей отрасли науки, поэтому его научный уровень остановился на достижениях аж 40-х годов». «Не могу понять, — думал Евней, — почему такой умудренный жизнью человек, как Сатпаев, пригласил Хайлова в Казахстан, дав ему карт-бланш на создание своей научной школы. Как мог рекомендовать нам такого гордеца и зазнайку академик Бардин, ученый с мировым именем? По словам Михаила Исаковича, покойный Иван Павлович его очень ценил и безмерно любил. За какие такие достоинства Бардин многие годы держал его при себе?.. Ведь сам Бардин внес неоценимый вклад в металлургическую науку Союза, он был классный специалист, много лет работал главным инженером на металлургических комбинатах-гигантах Кузнецка, Магнитогорска. Непонятно. Несовместимо… Может быть, я относительно Хайлова ошибаюсь, делаю скоропалительные выводы? Может, кто-то из коллег специально против меня натравливает?..»
В голову лезли разные мысли, не давали заснуть всю ночь. Только под утро его, обессиленного, сморил сон. И, надо же, приснился ему сон прескверный: Марк Угорец, приехавший в Караганду по его приглашению, пришел к нему домой, сел перед ним и заплакал. «Что с тобой, ты же мужчина?» — сердито выговаривает Евней, а тот плачет еще сильнее. Слезы бегут ручьем: «Вы меня обманули, Арстаныч. Зачем меня сорвали с хорошего места в Алма-Ате? У меня была в общежитии института отдельная комната, любимая девушка Анна, с которой я хотел связать свою жизнь. И вот я прилетел сюда. Что мне здесь делать?..»
Кто-то потряс Евнея за плечо.
— Ты всю ночь плохо спал… И мне не давал спать… — сказала недовольно Алма. — Уже десять часов утра. Вставай, в гостиной тебя ждет Марк. Уже два часа сидит, наверное, у него что-то неотложное. С ним пришел какой-то русский парень…
Этим парнем оказался сотрудник лаборатории обогащения руд Виталий Малышев. Оба вежливо поздоровались, справились о здоровье. Видимо, опасались, что он заболел.
— Нет, молодые люди, я здоров. Вечером поздно лег и вот проспал. Если есть в нашем коллективе «штатные стукачи», то могут записать прогул — нечем мне оправдаться… — сказал Евней смеясь. — Ну, рассказывайте, с чем пришли?
Хозяйка пригласила всех на завтрак. За столом состоялся разговор: молодые люди пришли обсудить вчерашний инцидент; по мнению Марка, к запланированному опыту нужно приступать немедленно, просто надо сделать вид, что никакого спора вообще не было… А Виталий попросил перевести его в лабораторию Евнея, а в своей он больше не желает работать.
— С переводом ко мне придется чуть повременить… — остудил его Евней Арыстанулы. — Я бы тебя принял хоть сейчас, но Жармак Тюленович поднимет шум, мол, директор переманил от него перспективного сотрудника. Я не хочу давать лишний повод тем, кто ополчился против меня…
— А я, честно говоря, не хочу оставаться там ни одного дня. Целый год потерял зря. Тюленов — хороший инженер, но не ученый… Если не возьмете в свою лабораторию, то уйду совсем, на Урал уеду, к своему наставнику Василию Ивановичу Смирнову, — заявил Виталий.
— Да ты ставишь меня в неудобное положение, Виталий. Прошу тебя, потерпи хотя бы пару месяцев и добейся сам согласия Жаке. Тогда ты меня избавишь от мелких дрязг между лабораториями. Ну как?
Малышев в расстройстве почесал затылок. А Букетов воспринял это как знак согласия.
— А тебе, Марк батыр, не знаю, что ответить…
— Мы пришли, Евней Арстанович, к вам домой, чтобы предупредить вас заранее. В институте к вам сразу привяжутся доброжелатели-советчики — Холод и другие, чтобы помирить вас с Хайловым. Им это выгодно, они хотят пойти на компромисс, чтобы вы терпели их, если они даже ничего делать не будут… Они здесь привыкли углы подпирать, заниматься пустыми разговорами и получать солидные зарплаты… Вы только нам предоставьте свободу действий, можете для вида на время отойти в сторону… Дело в том, что вчера вечером с рудника Кайракты привезли рудное сырье для опыта. Значит, печку можно загружать сегодня…
Евней Арыстанулы знал деловую хватку своего подопечного, тот всегда видел конечную цель, никогда не откладывал на завтра то, что можно сделать сегодня. Конечно, ему было по душе то, что предлагал Марк. Ему самому не терпелось начать опыты.
— Простите, если мое предложение покажется вам неуместным, — вмешался Малышев. — Может, Евней Астанович, вам лечь в больницу, поправить здоровье? А Марк Залманович, раз ему не терпится, пусть приступает к эксперименту!..
Хозяин дома, встав из-за стола, внимательно посмотрел на обоих и закруглил разговор:
— Спасибо вам, что пришли посоветоваться! Я сам решу, как поступить. А вы идите, распорядитесь, чтобы сырье сгрузили возле печи, и сегодня же пусть химики возьмут пробы…
Наверное, многое все-таки происходит по «закону подлости». В общем, ничего не получилось у них с обжигом вольфрамосодержащей руды. Может, ошиблись в расчетах? Первое время печь не давала нужной температуры. С помощью техников с производственного комбината устранили этот недостаток, но выхода металла все равно не было. Вернее, выделились ничтожные граммы, о чем не стоило вообще говорить. Видимо, главная причина была в отсутствии профессионального опыта. Что делать? Пришлось директору института звонить своим знакомым металлургам в город Балхаш и просить прислать опытных обжигальщиков.
Настоящий друг никогда не откажет. Его однокурсник Орынсеит Нурекин, уже проработавший на медном гиганте более десяти лет, ставший там начальником цеха, направил в ХМИ своего технолога. Приезжий специалист, остановив печь, целый месяц разбирался в ее утробе, что-то поправлял, установил измерительные приборы. Теперь установка, хотя и невеликая по габаритам, стала походить на настоящую обжиговую печь (иные из них были — высотой с четырехэтажный дом). Ее снова нагрели, загрузили в нее концентрат. Но результат оказался прежний: не хотел даваться им дорогостоящий вольфрам, вернее его окисленное соединение. Но тогда почему они находят «следы» этого соединения в остатках обжига? Ведь это означает, что процесс теоретически продуман верно, неправильно ведется сам обжиг. Как его улучшить?