— Вы, аксакал, Абая не хуже меня знаете, но вы, наверное, не слышали, что стихи Абая были напечатаны лишь через пять лет после его смерти. А вот ваш сын еще только начал заниматься наукой, а напечатал уже статью. Русские буквы знаете? Давайте посмотрим: Жанпеисов Торебай Нуртаевич. Жанпеис — ваш отец, Нуртай — вы, Торебай — ваш сын. Это напечатано в толстой книге, которая никогда не пропадет. Через десятки, сотни лет какой-то неведомый наш потомок возьмет и прочтет мысли и думы вашего сына… Раньше казах, помните, хотел иметь сына, чтобы его упоминали хоть в одном поколении. А сколько поколений теперь будут читать ваше имя, имя вашего сына и вашего отца… Теперь рассудите, стоит это того, чтобы на вашем достархане одной лошадью было бы больше для угощения родных, близких и соседей… Ведь лошадь вам для этого требуется? Надо надеяться, и это ненадолго… Рассудите также, могли ли вы делать то, что делает ваш сын, когда вы были сами молоды? Не могли… Значит, надо радоваться и не всегда мерить жизнь по достархану… Между тем, воспитав такого талантливого сына, и вы немало сделали для жизни.
Пока я говорил, старик уставился в страницу журнала, где была напечатана статья сына, водил толстым указательным пальцем по своей фамилии, пока по еле знакомым буквам твердо не вывел ее. Я заметил, как с удовольствием прошептал он имя своего отца, как при этом разгладились на лице морщины. (…) Он посмотрел на меня и сказал:
— Спасибо, свеча моя, спасибо. Надоумил меня, старого и темного. По очень хорошим законам вы теперь живете. А это мы не всегда понимаем. Путь моего единственного сына, оказывается, правильный, с таким ученым человеком он не пропадет. Спасибо! Разреши, свеча моя, не занимать твое время. Да наградит вас обоих Аллах здоровьем, счастьем, пусть сбудутся ваши мечты! Больше ничего не могу сказать, теперь дома буду спать спокойным сном… — от души говорил он, почтительно прощаясь со мной».
В 1961 году на Павлодарском алюминиевом заводе открылась лаборатория по глинозему, ставшая подразделением ХМИ. Фактически она стала вторым после Темиртауского научным филиалом, открытым в другом городе, на этот раз далеко от Караганды, на берегу Иртыша, притом на новом алюминиевом гиганте, что сулило большие перспективы на будущее. Потому Евней Арыстанулы назначил заведующим новой лабораторией своего питомца Жанарыстана Садыкова, одного из первых среди его ровесников, защитивших кандидатскую диссертацию в КазГМИ.
Он зарекомендовал себя с самой лучшей стороны еще в студенческие годы не только порядочностью, дружелюбием, но и преданностью науке. За что бы он ни брался, делал основательно, без спешки. Жанарыстан переехал в Павлодар и начал сколачивать творческую команду единомышленников. И результат превзошел все ожидания их руководителя: по тематике исследования глинозема за три-четыре года защитили кандидатские диссертации А. Шындаулетова, А. Рахимов, Ж. Абишев, С. Исабаев, С. Ахметов, А. Алькенов и другие…
Евней Арыстанулы, находясь в доме младшего брата, при всем желании не мог изменить привычный распорядок дня, которого придерживался с аспирантских лет. Он уходил на работу очень рано, а домой возвращался вечером. Поужинав, иногда засиживался за своими бумагами до глубокой ночи. А у Камзабая были еще маленькие дети, и Евней чувствовал, что стесняет семью брата, целиком занимая одну комнату. Пришлось кое-кому из руководителей области дать знать, что он живет у брата на птичьих правах. К нему отнеслись с пониманием и вскоре выделили неподалеку от института двухкомнатную квартиру. Обустройством новой квартиры занялись опять же младший брат и сноха, они привели ее в порядок, купили кровать, стол и стулья, туда перенесли его книги и бумаги. Ради соблюдения обычая в новой квартире организовали дастархан. Во время распития первого чая разговор зашел о том, что Евней не приспособлен к домашнему быту, со своим общительным характером вряд ли он сможет жить тут один, поэтому ему посоветовали пригласить Касена, сына Маутая Букетова с женой, которые лишь недавно создали семью.
Ответ Евнея был кратким:
— Я согласен…
После этого его быт вроде бы нормализовался, жить с молодыми стало веселее. С тех пор прошло два года. Он не поддерживал разговоры близких людей о создании своего семейного очага, кое-кто предлагал свою помощь в поиске невесты со спокойным характером, но он отделывался шутками. Евней всецело отдавался исследованиям. Он шел на работу, как на праздник. Лишь в воскресные дни навещал семью Камзабая или младших братьев, которые уже заимели семьи. У всех Букетовых было по двое-трое детей. Пока готовили дастархан, он с удовольствием играл с детьми, старшие из них уже ходили в школу. В летнее время он всех детей сажал в машину, выезжал за город на речку. Сам отдыхал и наслаждался покоем на лоне природы, и дети целый день купались, загорали, резвились на берегу. Младшие Букетовы, как и Камзабай, называли его «бапа» (он привык к такому обращению и всякий раз смеялся, говорил, хорошо еще, что не зовут «ата», что означает дед). Дети очень привязались к нему. Его отличало от других взрослых то, что с ними он общался всегда на равных, даже с маленькими. Он знал много загадок, сказок на казахском и русском языках, стихов и песен. Чтобы подзадорить малышей, устраивал между ними соревнование, кто больше помнит сказок или песен, кто лучше продекламирует стихи, победителей одаривал игрушками, книгами, давал деньги на мороженое…
Все братья и снохи, особенно младшее поколение Букетовых понимали его состояние, щемящую сердце тоску по семье и своим крошкам-дочерям. Видимо, играя с детьми, он как-то забывался, отвлекался от тяжелых дум. И поэтому все старались бапе угодить, не оставлять его одного, наедине со своей печалью и тоской.
Из рассказа Алмы БЕКЖАНКЫЗЫ (август 2003 года):
«…После нашей размолвки прошло некоторое время. В один из своих приездов в Алматы Евней через мою маму передал свою просьбу, чтобы я дала разрешение на встречу с детьми, чтобы их не разлучала с ним, хотя и изредка он хотел быть вместе с ними… К этому времени я уже остыла от обиды к нему, решила не возражать на его просьбу. И после этого отношения между нами стали ровными и спокойными, наше внимание было сосредоточено на воспитании совместных детей.
И такие встречи стали его обязательным ритуалом: когда Евней приезжал в Алматы, постоянно приглашал дочек к себе в гостиницу или, приехав на машине, забирал их с собой, несколько часов играл с ними в саду, иногда вез их в горы. Потом, когда уже дети повзрослели, на зимних и летних каникулах он увозил их в Караганду. Дочери к нему привязались, ведь они всегда чувствуют истинную любовь к себе, часто беспокоились, если не было известий от отца два-три месяца, спрашивали меня, почему папа не приезжает, тосковали в ожидании, гадали, какой подарок он привезет…»
«А жизнь все прекрасна, — поется в песне, — течет и течет, состаришься ты или молод. И она всегда может преподнести сюрприз. Как растение, человек всегда тянется к солнцу, к радости жизни, к своему счастью…»
Вот и Алма снова встретила любовь. По беспроводному телеграфу, «узун кулак», дошло до Евнея известие о том, что она вышла замуж. Что поделаешь, он не мог встать на ее пути к счастью, не имел права запретить ей снова сочетаться браком, ведь он сам пошел на окончательный разрыв с нею, хотя все близкие потом советовали им ради детей сойтись снова, смирив свои слишком упрямые характеры. Но этого не случилось, за годы раздельного проживания оба охладели друг к другу, а возможно, никак не могли преодолеть прежних обид. А теперь он остро переживал, поняв, что навсегда потерял и Алму, и дочерей. Несколько ночей подряд, просыпаясь, он словно наяву видел перед собой всех их — Алму, Аканай и Дакенай, а дочери, громко рыдая, тянулись к нему и жаловались, что вынуждены называть чужого человека «коке», они хотят быть только с ним, с родным папой; но Алма отчужденным взглядом останавливала их, вставала между ними и отцом. Потеряв сон, он лежал в темноте, не зная, что предпринять, воспаленное воображение рисовало самые бредовые картины, будто любимых его чад тиранит отчим, а они плачут и молят отца о защите. Посреди ночи он отчетливо слышал их голоса, будто они просят маму отпустить их к отцу… Порой, вставая с постели, он вслух звал дочерей к себе. Эти навязчивые мысли о детях преследовали его и днем, и ночью. После таких беспокойных ночей он чувствовал себя больным, совершенно разбитым. А что делать, как избавиться от этого кошмара — не знал…