И, конечно, на местах, особенно в республиках, указание первого секретаря ЦК восприняли как директиву к действию. Сразу же повсеместно развернулась кампания по сокращению штатов в НИИ, соответственно свертывались исследования, рассчитанные на многие годы.
В Казахской ССР в этот, так называемый черный список на сокращение первыми попали новые институты — нефтехимии в Гурьеве, ХМИ в Караганде и один НИИ в Усть-Каменогорске. Но зато в городе Темиртау, в соответствии с идеей Н. С. Хрущева приблизить науку к производству, срочно открыли филиал Всесоюзного института черной металлургии, теперь уж под эгидой союзного министерства. Директором филиала был назначен М. И. Хайлов. Наконец-то осуществилась его давняя мечта возглавить крупное научное учреждение. И только тогда стало понятно его коллегам, почему он бросил на полдороге свои производственные опыты на Урале и почему месяцами сидел в Москве. Чутье не обмануло старого интригана: он раньше всех угадал, куда дует ветер… Разумеется, новый коллектив составили те же люди, которые приехали с ним с Урала, кто ему безоговорочно подчинялся и поддакивал в ХМИ, в общем более сорока сотрудников руководимой им лаборатории перевелись в новый филиал. И в этой суматохе (это кажется странным и сегодня), без проверки и отчетов, забыты были истраченные на Урале многие тысячи рублей, они ушли как вода в песок…
Евнею Арыстанулы радоваться бы такому исходу дела — он отделался от самого беспокойного противника вместе с такими же его единомышленниками. Но директор ХМИ был огорчен случившимся, так как у института отняли самую значительную лабораторию во главе с доктором наук. Это был ощутимый удар по коллективу. Мало того, почти сразу же он получил приказ о передаче производственным коллективам лабораторий по добыче руды, геологии и еще углехимии. Это была уже катастрофа. Случившееся выбило из колеи не только директора, но и весь коллектив. Оставшиеся сотрудники приуныли. Некоторые стали уже заранее подыскивать себе место…
В течение каких-то четырех-пяти месяцев из коллектива ушли более двухсот человек. Повальное сокращение коснулось и лаборатории по цветным, редким и легким металлам. Осенью 1963 года в Алматы, в родной КазГМИ уехал Жанарыстан Садыков, руководивший глиноземной лабораторией в Павлодаре. Его сотрудники перешли в ведение алюминиевого завода. Теперь, после сокрушительного разгрома научных подразделений, в ХМИ остались только две вышеназванные лаборатории и та самая, которой руководил Е. Н. Азербаев, лаборатория органиков, находившаяся в Темиртау.
Однажды к директору ХМИ без звонка и приглашений приехал Ерден Нигметулы. Евней Арыстанулы догадывался, о чем будет разговор.
— Евней, я знаю, тебе тяжело сегодня, как никогда. Будь мужественным до конца… Не обессудь, я пришел просить твоего разрешения: хочу подать свои документы на конкурс в КазГУ… — тихо сказал старший коллега. — Как-никак я прожил здесь более пяти лет, уступив просьбе дорогого Канеке. Пора уж мне возвращаться в Алматы. А здесь есть кому работать, кому меня заменить…
Мог ли Букетов возразить человеку, который был намного старше его, отдавшему всю свою жизнь без остатка науке? Ерден Азербаев, успешно защитив докторскую диссертацию, уже готовился к участию в выборах Академии наук. Видать, его пригласили в единственный и престижный университет республики. Конечно, он достоин того, он настоящий ученый и ему пора передавать свои обширные знания молодежи. Обидно только, что и он покидает институт! Ерден Нигметулы сумел воспитать в своей лаборатории органической химии замечательные кадры. За годы работы здесь он привил своим питомцам качества пытливых и настойчивых исследователей, которые уже оказывали практическую помощь здешним производственникам. Но задерживать маститого, много пережившего ученого в такое неопределенное время Букетов не мог. Сам директор ХМ И в эти дни был похож на капитана судна, потерпевшего кораблекрушение и идущего ко дну.
— Счастливого пути, Ереке, вы покидаете нас в нелегкое время. Дай Бог, встретиться нам в лучшие дни! — пожал ему руку Евней Арыстанулы.
А кампания по оптимизации научных учреждений между тем, набирая обороты, напрямую задела и филиал ХМИ в Темиртау. Сотрудники филиала перешли в экспериментальные цеха или же стали ведущими специалистами технических отделов производств, находившихся в Караганде и Темиртау, таких как заводы пластмассовых изделий, синтетического каучука (позднее слившиеся в объединение «Карбид»). В результате научная школа, заложенная Е. Н. Азербаевым, стала сдавать свои позиции.
Уже всем было понятно, что скоро настанет черед и директорской лаборатории цветных, редких и легких металлов. И ждать «черную метку» не было смысла. Евней Арыстанулы и его сотрудники впали в пессимизм. Они, правда, продолжали свои опыты, но без прежнего энтузиазма. И поэтому директор ХМИ в конце года, приехав в Алматы, начал искать ту соломинку, за которую можно было бы зацепиться. К сожалению, ничего у него не вышло. Члены президиума Академии наук, даже те, кто ему симпатизировал, не скрывали, что будущее его института туманно, вопрос о его закрытии уже висит в воздухе. Это относилось не только к ХМИ, но и к некоторым другим НИИ — в Москве, Ленинграде, Свердловске. А друзья утешали Букетова: «Да что ты переживаешь? Вокруг Караганды и вообще в Центральном Казахстане столько металлургических заводов-гигантов понастроено, в них столько цехов по твоей специальности. В одном из них откроешь лабораторию и будешь сидеть там, как король. Была бы шея — хомут найдется… Где это слыхано, где это видано, чтобы в Стране Советов кандидат наук был безработным?» — «А что я скажу своим молодым сослуживцам, которых я из разных мест собрал? Тем более что сейчас мы приступили к очень важному этапу в исследованиях. Есть хорошие результаты, которые заинтересуют производственников, у некоторых научные труды уже готовы к защите…» Между тем кое-кто из Академии наук внушал Букетову: «Наш уважаемый Канеке хотя и из благих побуждений, но явно перестарался; открыл в республике слишком много научно-исследовательских институтов, даже в областных центрах. Никита Сергеевич сто раз прав — наука у нас часто существует для науки, ученых много, умных мало, кандидатов, докторов наук, академиков — хоть пруд пруди, а толку нет. Он жизнь знает и всех видит насквозь… Евней, ты тоже, как простак, попался на удочку своего кумира, уважаемого Канеке, в результате потерял теплое место в Политехе, а теперь смотри, как бы не остаться у разбитого корыта, крепко подумай!..» Самое обидное для Евнея Арыстанулы было то, что так говорили те люди, которые раньше подобострастно взирали на президента Академии наук, лебезили перед ним. Чуть позже он понял причину таких разговоров: оказывается, Каныш Имантайулы был тяжело болен, он долго находился в Москве на лечении; и лизоблюды уже толковали о его близкой кончине…
Евней Арыстанулы совсем затужил, у него уже не осталось никакой веры в будущее ХМИ. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, он потерял отца-кормильца, и теперь как будто вернулись те наполненные скорбью дни, его душой снова завладело чувство безраздельного одиночества и сиротства. Высокие звания и громкие похвалы теперь ему казались ничего не значащими. Стоит разразиться буре, и жизнь, как с корнем вырванная степная трава, полетит в тартарары…
Вдруг он вспомнил неожиданный приезд президента Академии наук зимой 1962 года в Караганду (в канун выборов в Верховный Совет СССР) и его посещение ХМИ.
…Президента сопровождали секретарь промышленного обкома партии и председатель местного совнархоза. Они на двух машинах заехали во двор института без предупреждения, ранним утром. Сотрудники высыпали в длинный коридор бывшего общежития. Каныш Имантайулы — что отличало его от многих высокопоставленных деятелей — поздоровался с каждым за руку, спросил у всех имена и отчества, заодно поинтересовался научными успехами. Сам Евней, услышав оживленный разговор в коридоре, выбежал из кабинета, почтительно встретил президента у порога.