Наглядное свидетельство тому — продолжавшаяся много лет плодотворная совместная работа с Балхашским горно-металлургическим комбинатом, которая привела к коренному изменению технологии и извлечению редких элементов в таких объемах, что предприятие получило многомиллионный доход. За такие достижения Е. А. Букетову и нескольким ведущим инженерам этого предприятия в 1969 году была присуждена Госпремия СССР.
Чуть раньше мы говорили о том, что группа М. З. Угореца, которая занималась извлечением халькогенов гидрометаллургическим методом, впервые в Советском Союзе применила автоклавы. Этот метод хотя и не сразу получил широкое распространение, но все же постепенно вошел в практику производственников. И тут надо отметить заслугу двух исследователей ХМИ — Владислава Григорьевича Шкодина и Нуралы Султановича Бектурганова, которые стали инициаторами внедрения автоклавов в производство. В частности, большой эффект это дало на Жезказганском медном заводе. От нововведений коллектив завода получил миллионы рублей прибыли. А затем этот автоклав стал применяться и на Жамбулском заводе фосфорных солей.
В 1980-е годы в ХМИ работала уже добрая сотня первоклассных научных сотрудников, им помогали столько же отлично подготовленных лаборантов, младших научных сотрудников, инженеров. Здесь проводились крупные исследования по разным направлениям металлургической науки, разработки ученых ХМИ, хотя и с задержками, стали внедряться в производство по всему Союзу и приносить огромные прибыли. С повышением спроса на ряд редких элементов, особенно на халькогены, слава ХМИ, как головного института в этой отрасли науки, шагнула за пределы республики. Желающих, чтобы Букетов стал оппонентом соискателей докторских степеней, было немало…
В 1969 году Евней Арыстанулы впервые принял участие в выборах Академии наук Казахской ССР. Видимо, у него не было сомнений, что он станет членом-корреспондентом по отделению технических наук. Ведь докторскую диссертацию свою он с блеском защитил в самой Москве; одна из главных его разработок внедрена в производство, за что он уже был включен в число претендентов на Госпремию СССР; ученый почти десять лет возглавлял крупный академический институт; под его руководством защитил диссертации добрый десяток аспирантов, он фактически создал свою научную школу; а с 1967 года наряду с научной работой он совмещал должности заведующего кафедрой общей химии и профессора Карагандинского политехнического института…
Но, увы! При голосовании недобрал два голоса. Что поделаешь, значит, сам виноват. После сессии Академии наук вернулся в Караганду. Своим коллегам и близким он так объяснил свой провал: «Получилось, как во всем известной сказке, проиграл я эти выборы, подобно верблюду, который, понадеявшись на свой высокий рост, не предпринял никаких действий, думая, что победа ему достанется просто так… Но ничего, от этого моя работа нисколько не пострадает…»
По правде сказать, завет К. И. Сатпаева: «Развивать науку с чистым сердцем и благородными намерениями» постепенно стал забываться. Некоторые высокопоставленные лица без зазрения совести стали протаскивать в академию своих земляков, сородичей и единомышленников. Именно по этой причине кандидатура Евнея Букетова не прошла в тот год. Поэтому он не захотел вторично участвовать в выборах, дополнительно объявленных весной следующего года. Но друзья из Алматы, в том числе и один сочувствующий коллега из канцелярии президента Академии наук, настоятельно ему советовали: «Ебеке, зря обиделись. В Казахстане ученых, таких как вы, лауреатов Госпремии СССР — единицы. Попробуйте еще раз, думается, что вы на этот раз наверняка пройдете. Между прочим, это предположение и президента Академии наук…»
Скрепя сердце пришлось еще раз сдать положенные документы. А президентом академии уже был его близкий друг со студенческих лет — Шахмардан Есенов, которого избрали три года тому назад вместо академика Ш. Ч. Чокина, как говорил ученый мир, снятого из-за своего упрямого характера и оказавшегося в немилости у первого лица в республике…
Со второй попытки ученый-металлург был избран членом-корреспондентом АН Казахской ССР. А через пять лет Е. А. Букетов удостоился и звания академика.
Так начинается знаменитая поэма Сергея Есенина «Анна Снегина». К сожалению, мои современники долгие годы не имели доступа к замечательным творениям легендарного поэта. Советская идеология объявила их упадническими и не позволяла их публиковать. Лишь в 1955 году, после шестидесятилетия со дня рождения Есенина, в стране вновь зазвучали его чистые и нежные стихи.
Одним из первых, кто заинтересовался в Казахстане наследием Сергея Есенина, как ни удивительно, был не профессиональный литератор, а Евней Букетов, который считал себя всего лишь любителем русской поэзии. Отдыхая в 1962 году на берегу Черного моря, где родились знаменитые есенинские «Персидские мотивы», ученый-металлург начал переводить «Анну Снегину». Мы уже говорили, что он еще в школьные годы увлекался стихами Есенина, которые ходили в списках. А теперь взрослым джигитом безраздельно завладела полная страсти и муки неповторимая музыка есенинской лиры. Он работал ночью и утром и через две недели завершил перевод.
Трудно передать все нюансы перевода, сохранившего всю простоту, напевность, искренность произведения русского гения, но нельзя не признать, что переложение его на казахский язык, на наш взгляд, сделано мастерски. Чтобы убедить читателя в этом, мне пришлось бы цитировать большие части оригинала и перевода, сравнивая отдельные строки, слова, и доказывать их идентичность. Тогда получился бы целый филологический трактат. И это увело бы повествование в сторону от основной темы, поэтому отмечу лишь одну характерную особенность новой работы Евнея Букетова. Тщательно сличив перевод с оригиналом, я убедился, что он с первой и до последней строки сохраняет неповторимые интонации Есенина, точно, как истинный художник слова, описывая село, раздолье полей и переломное время в деревне, когда «брат на брата лез». Впечатление такое, как будто поэма писалась по-казахски. Переводчик передал не только смысл, но и эпический, неторопливый ритм повествования. Сохранен и размер. Но одновременно внесены такие характерные слова, делающие произведение близким казахскому читателю. Например: обобщенное есенинское определение в четвертой строке — «наши места» при переводе вдруг превращается в конкретное понятие — «даламыз», что означает — «наши степи». Это сделано не просто ради рифмы, а сознательно, чтобы наш читатель поэму воспринял так, как будто она написана автором на казахском языке. И такие штрихи, придающие поэме местный колорит, прослеживаются до конца перевода. Такова творческая палитра Евнея Букетова.
Нашей читающей публике широко известно восьмистрочное стихотворение Иоганна Гёте, написанное экспромтом в 1780 году на стене охотничьего домика в окрестностях города Ильменау, у подножия горы Кикельхан, названное впоследствии «Wanderers Nachtlied» — «Ночная песня странника». В стихотворении описывается первозданная природа, философски осмысливаются царящие в ней мир и покой. Шедевр поэтического творчества Гёте переведен почти на все языки мира. Переводили его и русские поэты, известны десятки вариантов. Один из них принадлежит М. Ю. Лермонтову. А через него эти строки дошли и до казахских степей. В 1893 году их перевел классик казахской литературы Абай Кунанбаев. Поразительно то, что эти чудные восемь строк у Гёте, Лермонтова и Абая звучат на родном языке по-разному, спящую природу каждый из них изображает по-своему. У Абая, например, чудным сном дремлют горы в казахской степи («Карангы тунде тау калгып, уйкыга кетер балбырап»); а у Лермонтова — «Горные вершины / Спят во тьме ночной»… У каждого поэта стихотворение воспринимается как истинно родное. Это и есть мастерство. И нельзя их обвинять в том, что они переиначили по-своему, исказили первоисточник. Нет, они передали его в соответствии со своим национальным восприятием и сделали это гениально.