По убеждению ректора КарГУ, приемные экзамены были проведены нечестно, имели место кумовство, подачки, подарки. В результате в университет прошли слабые абитуренты, которые в школах получили весьма посредственные знания, а наиболее сильные и лучшие претенденты не смогли пробиться в вуз, потому что им ставили явно заниженные оценки. Потому этих слабеньких придется переучивать по основным предметам заново…
Иногда он своих коллег спрашивал:
— Каким химиком вы меня считаете?
— Вы знали, конечно, химию на отлично и поэтому стали профессором…
Евнея Арыстанулы это всегда веселило:
— В аттестате зрелости у меня по химии четыре, а когда поступал в КазГМИ, кое-как получил тройку… Тайну этой науки я понял в годы учебы в институте с помощью прекрасных преподавателей по химии. Если сейчас я кое-что знаю по этому предмету, это — их заслуга и еще результат моего терпеливого труда, стремления что-то знать и чего-то достичь… В мои годы внимание преподавателей к студенту и честность, добросовестность были не сравнимы с нынешними. Поставить заведомо завышенную оценку студенту по чьей-либо просьбе тогда считалось позором, такое предложение любой преподаватель расценивал как оскорбление. А в школах строгие, требовательные учителя оставляли недоучек-учеников на второй год — тогда это вовсе не считалось недопустимым. Такая болезнь, как «процентомания», появилась только в 1970-е годы, а завышать заведомо оценку, брать за это взятку — упаси боже, ни одному преподавателю высшего учебного заведения не только наяву, но и во сне такое не могло присниться…
Но как бы Евней Арыстанулы ни старался, отстраняя нечистых на руку преподавателей от работы, кумовство и поборы за восемь лет своего ректорства так и не смог до конца искоренить. В какой-то степени умерил аппетиты наиболее наглых взяточников, теперь они чувствовали себя не так вольготно и безнаказанно.
В воспоминаниях Камзабая Арыстанулы приводится такой случай:
«Люсе Тихой, соседской дочери, очень понравилась специальность эпидемиолога. После окончания десятилетки она подала документы в Карагандинский медицинский институт. Но не прошла по конкурсу, не хватило всего полбалла. После этого она сдавала еще пять раз. И всегда не хватало полбалла или одного балла. Жили они с Евнеем в одном подъезде. Отец ее, рядовой шахтер, проработавший на одной шахте около сорока лет, мама — счетный работник… После шестого раза Люся и мама со слезами на глазах шли к дому. Евней оказался во дворе. Увидев их расстроенные лица, он расспросил, в чем дело. Узнав подробности, успокоил их. На следующий день он пошел к ректору медицинского института и попросил поднять архив за пять лет. Оказалось, что, действительно, Людмила Романовна Тихая шесть раз сдавала экзамены и, ни разу не провалив, не проходила по конкурсу. Тогда Евней спросил своего коллегу: «Кого же мы будем учить, как не преданных избранному делу людей?» Люся Тихая была зачислена. Успешно закончив институт, работает сейчас в Актау, воспитывает сына, которого назвала Женей, думаю, не случайно…»
Евней Арыстанулы мечтал поднять на высокий уровень учебно-воспитательную работу в университете, и уже забрезжила надежда, что все его мечты сбудутся. Но в жизни не всегда бывают безоблачные, ясные дни. И в солнечный день налетают ветер и гроза. Его стремление делать добро постоянно отравляли явная ложь, ядовитая клевета коллег, и ему волей-неволей приходилось от них защищаться. Не прекращались нападки обиженных на его действия людей, которых он лишил приварка к зарплате, и тех, кто претендовал на более высокую должность, не имея на это никаких оснований — ни ученой степени, ни таланта, ни способностей, зато амбиций у них было с избытком. Они доносили о «грехах» ректора, демонстративно попирающего принципы коллегиального руководства… Разумеется, эти жалобы писались с умом, били в уязвимые точки, так как авторы были в курсе университетской жизни и, конечно, указывали на недостатки и упущения, которые всегда случаются в любом коллективе. Но всю вину за это валили на ректора и его ставленников, как говорилось в письмах, «на любимчиков ректора», которых «Букетов притащил из Алматы, чтобы с их помощью всех давить, угнетать и единолично властвовать». Ясно, все жалобы и доносы преследовали только одну цель: создать негативное мнение об ученом, которого невозможно было ни запугать, ни подкупить никакими подарками. Капля за каплей вода и камень точит, на это и надеялись противники Букетова.
Кляузничество, доносительство, внедренные в сознание людей партией коммунистов почти с первых дней своего правления, можно сказать, были хронической болезнью советского общества. Всем известно, что партийные органы брали на заметку любой донос, воспринимая его как критику снизу. Потому анонимщики распоясались вовсю. Ведь, не открывая своего имени, под грифом «Доброжелатель», «Активный коммунист», «Искатель правды», «Общественник», «Рабочий», «Колхозник»… можно было без риска для себя изрядно насолить, попортить кровь начальству, а то и свести счеты с кем угодно. Анонимные письма с такими подписями отправлялись в райкомы, городские, областные, республиканские партийные комитеты, иной раз еще дальше — в Москву, в ЦК КПСС, в газету «Правда». Как правило, такие жалобы на действия ректора возвращались в университет, чтобы там, на месте разобрались что к чему. Тяжбами занималось партбюро КарГУ под надзором райкома партии. Конечно, в действиях любого руководителя можно найти десятки ошибок, и в каждом коллективе бывают недовольные люди, от этого никто не застрахован. Тем более руководитель такого большого учебного заведения, как КарГУ, насчитывавшего более десяти тысяч преподавателей и студентов.
…Однажды Евней Арыстанулы пригласил к себе упоминавшегося нами А. К., доцента с гуманитарного факультета. Он вошел, улыбаясь, даже попытался по-братски обнять ректора, но Букетов уклонился от объятий и не очень приветливо предложил ему место перед собой. Потом положил перед ним отпечатанные на машинке семь-восемь страниц текста на казахском языке. Тот, бегло прочитав их, стал возмущаться, всем своим видом показывая крайнее огорчение.
— Ебеке, кто же этот анонимщик? Кто бы ни был, это явная ложь, дело скандальное. И все, что здесь написано о вас, — вранье… Но как все складно сочинено. Ебеке, такой пасквиль нельзя оставить без последствий, непременно надо найти автора и вывести его, негодяя, на чистую воду!..
— Это можно… Ведь автор этой анонимки — вы, аксакал, вы доносили наверх обо мне неоднократно. Это ваша пятая жалоба за последние три года… И все они лежат в этой папке…
А. К. выразил наигранное удивление:
— Ебеке, вы сильно ошибаетесь, я привык открыто говорить обо всем, что меня не устраивает. Вы это знаете… Я о вашем стиле работы и недостатках не раз говорил с трибуны партийных собраний. А это, еще раз утверждаю, настоящая клевета на вас! Кто-то специально стравливает нас, немедленно извинитесь за оскорбление чести и достоинства, если нет, то я вынужден буду обратиться в партбюро…
— Ну хватит, аксакал, играть в прятки… — Евней Арыстанулы достал из стола несколько страниц, это была статья доцента, опубликованная в областной газете, небрежно бросил ему. — Это ваша статья?
— Моя, — ответил А. К.
— Теперь прочтите этот документ, — ректор положил перед ним отпечатанный листок, заверенный печатью и подписями. Это было официальное заключение научно-криминалистической лаборатории областного управления внутренних дел о том, что представленные руководством КарГУ пять «анонимок» и опубликованная статья в газете доцента А. К. отпечатаны на одной пишущей машинке…