— Надо бежать, — прошептал Мечеслав, потянув за собой брата и сестру. — Скорее! — взвизгнул он, дёрнув Фаину и Даримира на себя.
В этот момент вервольфы поднялись с земли. Их глаза остекленели, а морды поднялись вверх, начав жадно вдыхать осенний воздух. Мечеслав с замиранием сердца услышал, как брат всхлипнул. В его голове пронеслась лишь одна мысль «Всё кончено». Издав протяжный рёв, вервольфы рванули прямо к ребятам.
Фаина хотела закричать, но в горле застрял ком. Дети замерли в ожидании неминуемой гибели. Смерть неслась к ним на всех парах, раззявив оскаленные пасти, полные острых зубов. Слюна серебристыми нитями разлеталась в разные стороны из пастей оголодавших чудовищ, а в их глазах виднелись быстро движущиеся алые прожилки.
— Не троньте их! — заорал Мечеслав и замахнулся палкой без надежды на победу.
Он закрыл глаза, уже представив, как его через мгновенье начнут пожирать заживо. Но этого не случилось. Через закрытые веки пробилась ослепительно-яркая вспышка. Открыв глаза, Мечеслав увидел силуэт странного существа. Его спина и голова были покрыты шипами. Странное создание раскинуло руки в стороны, прикрывая детей собственной спиной. А в следующий миг мир погрузился во тьму.
Оглушительный хлопок ударил по ушам детей, и ночь исчезла. Холод прошел без следа. Перед нами раскинулся зелёный луг: светло, тепло, птички поют.
— Мы в раю? — спросил Даримир, шмыгнув носом.
Осмотревшись по сторонам, Мечеслав отпрыгнул назад, потащив брата и сестру за собой. Перед ними стоял монстр, покрытый иглами. Это был не человек, но и не ёж. Нечто промежуточное. Фаина закричала от испуга. Кричала она до тех пор, пока в лёгких не осталось воздуха. Ёж, спасший детей, лишь тяжело вздохнул и, помассировав виски, сказал:
— О боги… как же меня это достало…
Екатеринбург.
Кабак «Колыван».
Огнёв, дорвавшись до свободы, наслаждался каждым вдохом, каждым мгновением, проведённым за пределами чёртовой пещеры. Он любовался улыбчивой барменшей, пил вкусный алкоголь, вкушал горячую пищу, у которой был чёртов вкус. Восхитительный вкус! Жуя заветренную котлету по-Киевски, он чуть ли не плакал от удовольствия.
Попутно старшина беседовал с прелестницей, стоящей за барной стойкой. Их разговор начался с мелочей: как зовут, давно ли работает здесь, откуда сама? Оказалось, что девушку звали Оксаной. Она дочь разорившегося купца, у которого всё сгорело после одного из прошлых расширений аномальной зоны. Услышав это, Огнёв с облегчением выдохнул, так как уже было решил, что это Пожарский помог роду Оксаны пойти по миру.
Огнёв слушал историю её жизни, кивал, а сам при этом поймал себя на мысли, что пялится не на её грудь, а в бесконечно синие глаза. Он буквально утопал в них. Старшина даже испугался. Не накосячил ли Михаил, перенося его душу в тело Пожарского?
Оксана же щебетала без умолку. Смеялась, поправляла волосы, кокетничала. В её глазах перемешались уважение к прекрасному спасителю и, одновременно с этим — страх, так как она знала, по чьей вине в прошлый раз Екатеринбург был сожжен до тла. Однако, Оксана была заинтригована. Всё-таки не каждый день рядом с ней сидел абсолют, который только что избил наглых пьянчуг, даже не вспотев.
Старшина досидел до самого закрытия заведения, а после предложил проводить красавицу до дома. Это было весьма непривычное чувство. Ладони потеют, слова подбираются с трудом, а в голове пульсирует желание взять её за руку. Оксана испытывала похожие эмоции, но решительности у неё было на порядок больше. Девушка взяла абсолюта за сгиб локтя, и они пошли, улыбаясь, по ночным улицам Екатеринбурга.
Огнёв немного расслабился. Стал нелепо шутить, а она смеялась так, будто ничего смешнее не слышала в жизни. Вот только прогулка внезапно завершилась возле двери старенького дома. Нервозно переминаясь с ноги на ногу, старшина потянулся, чтобы обнять девушку на прощание. Но Оксана сделала быстрый шаг навстречу, чмокнула его в губы и умчалась домой, словно пущенная стрела.
Огнёв покраснел как школьник, а сердце в груди бешено забилось.
— Спасибо тебе, Михаил Константинович. Спасибо за шанс прожить жизнь по-новому, — прошептал старшина и шмыгнул носом, уж слишком сильные эмоции на него накатили.
— Всегда пожалуйста, — произнёс я, выйдя из подворотни.