Семёныч, обнажённый по пояс, вытирал ладонью лоб, размазывая по коже сажу. Петрович с извечной ухмылкой и ехидными подколками что-то ворчал, подкручивая усы. Евсей же молча следил за процессом. Пожалуй, именно он был тем самым винтиком, без которого всё бы развалилось. Евсей поддерживал завод в порядке, ограждая Семёныча и Петровича от беспробудного пьянства.
Я шагнул к ним и протянул вперёд руку. Сперва мою кожу заволокла чёрная плёнка, а после из неё стали с глухим звоном вываливаться куски расколотого молота. Металл в трещинах, руны потускнели, но в рукояти ещё чувствовалось присутствие антимагической силы.
— Нужно починить, — сказал я. — Справитесь.
Семёныч поднял кусок навершия, прищурился, поскрёб затылок:
— Да эта… железка твоя, похоже, окочурилась окончательно. Это ж уже не металл, а труха какая-то.
Петрович, нахмурившись, подошел к Семёнычу и вырвал у него из рук обломок молота:
— Труха — у тебя в голове. Дай сюда.
— Ага, знаток сыскался. Ну чё, посмотри. Стоумовый, блин, — недовольно пробурчал Семёныч.
Петрович изучил один осколок, затем второй, третий — и остановился на рукояти.
— Ну, что тут скажешь? Рукоять ещё живая. Можем меч сварганить. Или ножичек знатный.
Евсей принял из рук Петровича рукоятку и кивнул:
— Материал редкий. Если бы был запас такой руды, могли бы и починить, а из остатков новый молот не получится. Но на меч — да, должно хватить.
Вздохнув, я извлёк из пространственного хранилища проклятый клинок, подаренный Императором. Его металл сочился мраком, по лезвию ползали бледные отблески, будто свет не хотел на нём задерживаться. Как только я положил меч на верстак, кузнецы в ужасе отшатнулись. Семёныч выругался и скрестил пальцы, словно от сглаза. Петрович просто разинул рот, а Евсей тут же закурил, не отводя глаз от клинка.
— Тогда сделайте меч. Точную копию вот этой железяки, — сказал я.
— Чур меня… — прошептал Семёныч. — Вещица-то проклятая, аль чаво?
— А у тебя глаз намётан, — усмехнулся я. — Действительно, это проклятый клинок, который мне подарил наш самодержец. Хочу, чтобы вы подошли к работе со всей ответственностью и сделали идеальную копию. Проклятье в меч не обязательно вкладывать, достаточно внешнего сходства.
Евсей нервно сглотнул:
— Опасно. Эта сталь живёт своей волей. С ней работать — то же самое, что волку в пасть руку сунуть.
— А я и не прошу вас трогать проклятый клинок. Подвесьте его на проволоку и смотрите издалека. К тому же, проклятье я уже снял. Ну, почти снял. Одним словом, оно вам не навредит.
— Не навредит, блин. Нам за такую работу молоко положено за вредность, — хмыкнул Петрович.
— Получите молоко, а ещё и пузырь для храбрости, — пообещал я.
— Ну, тогда ладно… Попробуем, — произнёс Евсей, аккуратно прикоснувшись пальцем к проклятому клинку. — Для тебя, Михаил Константинович, всё, что угодно.
— Вот это я и хотел услышать, — улыбнулся я и вышел из кузницы.
Вдохнув свежий вечерний воздух, я достал из хранилища телепортационную костяшку и переместился в Калининград. Оттуда мой путь будет лежать прямиком в посёлок Рыбачий, расположившийся в бухте Черногорской. Там как раз открылся разлом пятого ранга. Посмотрим, чем он сможет удивить.
В спальне Императорского дворца царила тишина, прерываемая лишь треском камина и сдавленным дыханием двух разгоряченных людей. Тяжёлые гардины укрывали комнату от внешнего мира, оставляя только полумрак, в котором золотился шёлк простыней. Иван Васильевич лежал рядом с женщиной, чьё присутствие обволакивало, словно яд, смешанный с мёдом.
Инесса Матвеевна — жгучая блондинка с безупречной фигурой и звонким голоском, умевшая в равной степени быть и ласковой, и коварной. Она скользила языком по шее Императора, словно хищница, слизывающая кровь, сочащуюся из раны своей добычи.
Её блестящие глаза вспыхивали то искренней нежностью, то холодной решимостью. Она смеялась, обнимала, нашёптывала комплименты, и тут же осторожно бросала фразы о долге. О том, что Империи нужен символ единства, что рядом с Императором должна быть та, кто разделит не только трон, но и его одиночество.
Слова звучали так естественно и разумно, будто их говорил сам Иван Васильевич. И всё же, в каждой её интонации скрывался расчёт. Инесса Матвеевна умело впрыскивала в разум Императора свои мысли, как змеи впрыскивают капли яда в кровь.
Она наблюдала, как мысль о женитьбе постепенно приживалась в голове Ивана Васильевича. Не упорствовала, чтобы не спугнуть, но и не отступала. Скользила по грани дозволенного. А чтобы упростить себе путь, она спелась с матерью Императора, Розой Львовной.