Дед кивнул, не спуская глаз со сражения, и хриплым голосом спросил:
— Ты сказал, что Король Червей угрожал родным, и что ты думаешь делать, внучёк?
— То же, что и собирался сделать раньше. Найду его и прикончу.
Дед усмехнулся, и в этой усмешке сплелись и страх за меня, и гордость.
— Дед, в разломе я встретил символ Уробороса. Он был нанесён на замок одной из дверей башни. Не знаешь, что это?
Максим Харитонович нахмурился. Хлопнул ладонью по каменной стене и медленно проговорил:
— В разломах пропало много аномальщиков. Кто-то погиб, и мы нашли тому подтверждение, а кто-то сгинул без следа. Возможно, кто-то умудрился выжить и обосновался в этой башне. Если разыщешь эту живучую падлу, тащи её в Калининград, уверен, нам есть, о чём потолковать.
Дед, вроде бы, ответил честно, но осталась какая-то недосказанность. Рукотворная башня с Уроборосом на замке. Она явно подпитывалась разломной энергией. Интересно, что с ней стало после того, как мы с Владимиром зачистили разлом? И уцелела ли она вовсе?
— Максим Харитонович, скажи честно, аномальщики построили башню?
Дед помолчал пару секунд, а поле покачал головой.
— Нет, мы её не строили. Скорее, нашли, — сказал Харитонович. — Мы искали способ, как избавиться от аномальной зоны, но так и не поняли, как этого сделать. Зато мы разыскали башню. Она — своеобразная дверь в другие миры. Мои товарищи ставили эксперименты, делали вылазки, принося обратно множество артефактов, но чаще всего они так и не возвращались, шагнув за дверь. Вот этот артефакт я получил как раз исследуя башню, — дед постучал себя по груди в районе сердца. — Надеюсь, ты больше никогда туда не попадёшь. Уж слишком непредсказуемое и опасное это место.
— Если не справлюсь с Королём Червей своими силами, то точно полезу туда в поисках такой же штуковины, — улыбнулся я, указав взглядом на артефакт, встроенный в грудь деда. — А пока идём, нам нужно привести в чувства Феофана.
Глава 19
Феофан как обычно блуждал в лабиринтах своего разума. Он шастал от стены к стене, читая пророчества. Иногда он останавливался, доставал из кармана ручку и с одержимостью рисовал странные символы на листах бумаги висящих на стене. Значения этих символов мы с дедом не знали.
Здесь пахло плесенью и воском от свечей, горящих в центре зала. Не понимаю, почему Харитонович не проведёт сюда электричество? Щёки Феофана ввалились, под глазами темнели огромные мешки. Он метался от стены к стене, словно мотылёк, запертый в банке. А ещё он едва слышно бормотал себе под нос.
— Король… валет… туз… пламя… агония… тот, кто ведёт игру… бедствия…
— Феофан! — окликнул его я.
Парень споткнулся на ровном месте, подвернул голеностоп, но даже не заметил этого. Оттолкнувшись от стены, он обернулся и посмотрел сквозь меня, словно меня здесь и не было, а после прошептал в пустоту:
— Гря… грядёт. Новый бог грядёт. Сжигая… Очищая. Мы… мы все грешны, мы…
— Пару дней назад мне казалось, что ему становится лучше, но, как видишь, это совсем не так. Боюсь, скоро парень начнёт на людей бросаться, — вздохнул Максим Харитонович.
— Ничего страшного, сейчас подлечим, — усмехнулся я и схватил Феофана за запястье.
Его кожа на ощупь была ледяной, сухой и шершавой. Ещё я почувствовал, как бьётся его тонкий, дёрганый пульс. Парень нервничал, но смотрел сквозь меня в только ему видимые дали.
— Он близко. Он уже в домах. В людях. Его шёпот повсюду… Мы обречены… Мы уже…
Я сжал его предплечье крепче, чтобы не вырвался.
— Сейчас голоса станут тише, — произнёс я, мысленно отдавая Ут команду «Передать доминанту 'Непоколебимый разум».
В ту же секунду Феофана выгнуло дугой. Он захрипел, принялся дёргаться из стороны в сторону, стараясь вырваться из моей цепкой хватки, но я не отпускал. Чего доброго, разобьёт себе голову о стену; где я потом второго оракула найду? Вены на его висках вздулись, и алые ниточки крови побежали из носа и уголков глаз.
Его голова дёрнулась так сильно, что зубы клацнули, раскрошив эмаль. Голоса, раздиравшие разум Феофана, медленно, но верно затихали. Феофан выл словно животное, содрогался, а после обмяк. Прерывистое дыхание перешло во всхлипывание. Кровь стекала по его подбородку и капала на каменный пол. А ещё к крови примешивалось нечто столь же солёное. Слёзы. Феофан безутешно рыдал.
— Всё, — сказал я тихо. — Самое худшее позади.
Пять долгих минут мы просто сидели молча. Его сердце бешено колотилось, но зато кожа парня потеплела. Феофан моргнул, огляделся по сторонам, одновременно с этим массируя виски.