— С ногой что-то неладно… Оба мы теперь хроменькие.
Кочетовкин нахлобучил ей на голову поверх повязки ушанку.
— Выпрями, выпрями… Тут больно? А тут? Ясно — придавило, перелома нет…
— Замерзнем мы тут, Ваня.
— Ни в коем случае! Я мужик здоровый, двужильный. Не гляди, что хромаю. А ну обопрись, давай руку, перекинь за плечо… В тебе и весу нет! Донесу. Никак нам замерзать нельзя. Мне на завод надо.
Он взвалил ее на спину и двинулся в сторону зарева — в сторону Москвы. Мела поземка, снег залеплял глаза, постреливала нога. «Встретился бы кто, — мечтал Кочетовкин. — Ведь не донесу…»
А вслух говорил другое.
— Первым делом, — говорил, — я тебя в медсанбат сдам. Или больницу московскую, у вас в столице больниц навалом. Дня на два, не больше, пусть подлечат обличность. Потом в гости к тебе приду — прощаться. Я ведь не московский, мне домой возвращаться следует. Приду прощаться и одно слово скажу.
— Какое слово, Ваня?
— Скажу, приезжай, мол, ко мне. На Урал. Совсем, значит. А ты что ответишь?
— Я, Ваня, согласием отвечу. Только зачем тебе седая-то, с лицом располосованным…
— Дурочка ты. Я с тобой серьезно говорю…
— Погоди, остановись, Ваня. Вот там, у кустиков. Что-то тяжко мне…
Кочетовкин упал на колени в снег и бережно опустил рядом с собой Зою.
— Отдохни, и я отдышусь маленько. Скоро опять пойдем. Вот она Москва, совсем близко уже.
— Нет, Ваня, не близко. Обессилел ты. Оставь меня здесь, я полежу сама… Потом придешь за мной или людей пришлешь… Я подожду.
— Выдумала тоже! Отдохнем и двинемся. Покурить бы…
— Залезь ко мне в карман. Пачка там от «Казбека» должна… Видишь вот — курю. Нехорошо это. Такая ли тебе жена нужна?
— Я, Зоя, токарь, можно сказать, квалифицированный. И по хозяйству тебе помогать буду. На заводе у нас люди нужны, тебя сразу к делу приставлю, все у нас по-хорошему будет…
— Дай я тебе сверну самокрутку. Дрожишь… Во Ржев зачем шел, Ваня?
Рассказал Кочетовкин о своем деле, о ночном бое у Сычевки, смерти политрука Манвелидзе рассказал.
— Ничего, Ваня, — утешила его женщина. — Мы еще с тобой туда доберемся. Спички есть?
— Вот они, не потерял.
Он прикрыл полой шинели ее руки. И вспыхнул огонек. На миг осветилось забинтованное темным лоскутом лицо женщины, седая прядь волос, сероватый снег и кустик за спиной Зои — колючий, зеленый.
— Гляди, Зоя, елка!
— И вправду, Ваня!
Она торопливо зажгла еще одну спичку, и они охватили жадными глазами кривенькую, со сломанной верхушкой, припорошенную елочку, чудом сохранившуюся в ложбине у холмика, пощаженную гусеницами танков, снарядами и колесами… Как живое существо, ощупывали ее, гладили два обессиленных человека, демобилизованный солдат и седая двадцатилетняя женщина. Это была их новогодняя елка. Слезы стыли на щеках женщины.
— С Новым годом, Ваня.
— С новым счастьем, Зоя!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Перед рассветом их подобрал санный обоз.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Цецилия Абрамовна так растерялась, увидев Ивана Семеновича и Зою, а еще больше — елочку, что не сразу разглядела, в каком состоянии Кочетовкин и женщина-шофер.
— Таки вернулись! Достали! Вы мои золотые… Но где, скажите ради бога, где? Де-ети!
Они улыбались непослушными, задубевшими лицами, погружаясь в тепло и ватное забытье, блаженно покалывая, уходила боль, как в тумане звучали, переплетались голоса.
— Где вода?.. Нет, нет, поморозились… Ах, боже мой, какие люди, какие люди… Сюда… Двери…
Их несли, качали, кружили.
Очнулся Иван Семенович к полуночи.
Звенело в ушах, поскрипывал снег — ему казалось, что он все еще идет, ковыляет с тяжелой ношей на спине. Странная слабость мешала повернуть голову, спросить у Зои, как там она, дышит?..
Потом он узнал, что весь день детдомовцы хлопотали над ними, оттирали снегом, бинтовали, поили горячим. Спасали.
Очнулся Иван Семенович к полуночи и почувствовал — кто-то держит его за указательный палец руки. С трудом разлепил веки. У кровати сидел сосредоточенный Сережа Неверов — маленький старичок.
Цецилия Абрамовна отвернулась и сняла пенсне.
— Что вы, товарищ директор? — спросил Кочетовкин.
— Улыбнулся, — сказала она и указала красными глазами на Сережу, — улыбнулся…
Из детского дома они уехали втроем.
Глава пятая
ШАМАН-КАМЕНЬ. 1965.