Вот что…
Мимо фотографии, на которой был запечатлен двухъярусный пароход у причала, он прошел равнодушно. Но потом вернулся.
— Нельзя трогать руками! — раздался у него за спиной предостерегающий голос старушки.
— Не буду, не буду! Скажите только — кто здесь, на снимке?
Но Сережа уже и без нее знал!
Вот он стоит возле парохода, у дощатых сходней, по которым бегут на берег девушки в длиннополых пальто и светлых, набекрень, беретах. Отец. Та ж улыбка, что на фронтовой фотографии — нельзя не узнать! Сережа впервые увидел отца во весь рост, понял, что отец — приземистый, мускулистый. Но почему тельняшка и флотская фуражка? И какой молодой! Лет двадцать?
— Там же ясно написано, — недовольно бурчала старушка. — Читайте: «Десант легендарных хетагуровок».
— Как это понимать?
— Что именно?
— Ну, хетагуровок.
— Стыдно, молодой человек. Вы сколько лет живете в Комсомольске?
— Сегодня утром прилетел.
— И все равно. Надо знать. Хетагуровки — девушки-добровольцы. Приехали по призыву Вали Хетагуровой. Неужели не слыхали?
Сережа покачал головой и сказал:
— В тельняшке мой отец.
Старушка сменила гнев на милость.
— Неужели? Как же ваша фамилия?
Сережа назвал себя.
— Как будто знакомое имя. Надо же! Ах, жалко — нет сегодня нашего директора. Подождите, мы к нему домой позвоним. А хетагуровок все-таки следует знать. Тем более, что…
— Мне многое еще здесь следует узнать.
— Издалека?
— Воронеж. Скажите, где этот снимок сделан?
— Покажу, извольте.
Она откинула шелк на окне, открылся проспект, уходящий к Амуру, угол дворца с колоннадой, а у самой реки — ажурный кран.
— Видите — строят Дом молодежи? Сразу за стройплощадкой будет набережная. Там найдете камень с буквами.
— Какой? Вроде Шаман-камня?
— Причем здесь шаман? Шаман это человек, а я говорю про камень. Какой — сразу сами поймите. Сходите, а я пока разыщу для вас директора или кого-нибудь из наших научных сотрудников. Неверов, говорите?
Светло-серая глыба стояла у самой воды. На ней золотом были выбиты слова:
«Здесь 10 мая 1932 года высадились первые комсомольцы — строители города».
3.
Ночью выпал последний снег.
Был он легкий, почти теплый. Ненадолго запеленал на прощанье тайгу, скрыл звериные следы и тропы, выбелил лысые сопки. А с первыми лучами потекли ручьи, обнажая корневища и рыжую палую хвою. Лед на Силинке истончился, уже видна и слышна стала под ним стремительная влага. За порогами, у Шаман-камня, разорвалась согретая на пригорке землица — потянулся к солнцу подснежник.
Гранитная скала над рекой словно прослезилась. Сверкнула бурыми зернистыми гранями. На седловину камня, к самым рисункам, выскочил полосатый бурундук. Навострил чуткие ушки.
Где-то вблизи затрещали сучья. Зверек юркнул по мху седловины к расщелине, из которой тянулась кривая береза, притаился.
К скале приближался из тайги небольшой отряд. Седая стройная женщина в куртке и резиновых сапогах, за ней — бородатый дюжий мужчина, груженный рюкзаком и ружьем, и однорукий старик-нанаец. Углы рюкзака распирали черенки геологических молотков.
Подойдя к реке, мужчина опустил свою ношу на прибрежный валун, прислонил к сосне ружье и, задрав голову, принялся пристально глядеть туда, где только что стоял на двух лапках бурундук.
— Вижу, вижу! — зычно закричал он. — Виктория Андреевна, в чистом виде пиктограммы! Не сойти мне с этого места!
— Где, Володя?
— Вот там, левее березки!
Нанаец тоже подошел к валуну и тихонько посмеивался, довольный эффектом, что произвели рисунки на ученых.
Мужчина, напевая, взялся распаковывать свой рюкзак, добыл из него и повесил на грудь фотоаппарат, расстелил на земле байковый лоскут. Выложил большой моток нейлоновой веревки, молотки, лопатки, совок, кисти. Женщина с проводником отправилась в обход скалы.
— Да это не камень, дядя Афоня, а камни! Гряда!
И в самом деле, гранитный кряж разорвал здесь почву несколькими острыми клыками. Одна из скал взметнулась высоко над рекой и лесом. Другие, поменьше, хаотично громоздились у ее подножья, образуя каменные шатры. Обломки покрылись слоями мха, поросли березняком, затянулись землей.
— Чувствуешь, на что похоже, Володя? — крикнула женщина.
— На крепость? — пробасил мужчина с берега.
— Угу. На старые-престарые руины… Иди-ка сюда! Вижу уступы. Будет легко забираться. Надо бы разгрести валежник…