— Что, Екклезиаст? — зазвенел голос Лотты у нее за спиной.
Адельгейда инстинктивно отпрянула и с какой-то лихорадочной быстротой начала закручивать полоску пергамента.
— Да, Екклезиаст... — солгала она. — Почитала сыну, он и задремал... — Запихнула трубочку обратно в мешочек. — Надо бы повесить Лёвушке на шейку, но боюсь разбудить. Помогите мне.
— Вы неисправимы, ваше величество. Надевать на тело ребенка гадость всякую от прохожего пилигрима? Мало вам болезней самого принца?
— Перестаньте меня пугать. Подержите лучше... Так, готово. Позовите няню. Нам пора идти.
Каммерфрау проводила императрицу в опочивальню. И пока Паулина расчесывала государыне волосы, а Горбатка облачала в ночную рубашку, растирала на ногах пальцы и купала ступни в тазике с пахучей сиреневой водой, Лотта пела ей неспешные тюрингские песни, тихо подыгрывая себе на лютне. Наконец Ев-праксия легла на ложе и, велев задуть свечи, отпустила своих прислужниц. Дамы вышли. Пожелали друг другу приятных сновидений и направились по своим комнатам. Но фон Берсвордт слегка помедлила, слушая, как другие женщины запирают двери, и не-
слышно заскользила по коридору дворца, по блестящему мраморному полу, в детскую. На немой вопрос няньки подняла указательный палец кверху, приложила его к губам и сказала: «Тс-с!» А потом, приблизившись к спящему Леопольду, вынула из ладанки скрученный пергамент. Поднесла его к горящей свече и прочла послание Конрада. Сузила глаза, улыбнулась и легко возвратила трубочку на место. Снова погрозила указательным пальцем: дескать, нянька, имей в виду — никому ни звука! — и бесплотной тенью юркнула за дверь.
Там же, день спустя
Сутки государыня не сомкнула глаз: думала и сомневалась, взвешивала «за» и «против». А когда кам-мерфрау, вроде беспокоясь, задавала вопросы — уж не занедужилось ли ее величеству? — отвечала нехотя: ничего, это от бессонницы, да и влажный климат Вероны действует как-то угнетающе...
Во второй половине дня посетила капеллу замка и, крестясь у Распятия, обреченно молилась, плача и прося защиты у Сына Божьего. Вышла из часовенки с красными глазами и опухшим носом. Отослав служанок, спрятала в кожаную сумочку все свои драгоценности, прикрепила ее на пояс, обвязав себя им под платьем, по нательной рубашке, высоко под грудью. Позвала Горбатку и распорядилась, чтобы нянька одела мальчика — прогуляться на сон грядущий.
Груня служила в доме киевских князей всю сознательную жизнь, нянчила еще Мономаха и Янку, а потом — всех детей от княгини Анны. С детства была увечна — не могла держать шею прямо и за это получила свое прозвище. Женщина была добрая, отзывчивая, сердобольная. Ксюша ее любила не меньше матери.
Услыхав о намерении вывести ребенка на воздух, Груня попыталась протестовать:
— Да Господь с тобой, ласточка Опраксушка! На дворе смеркается, да и дождик капает. Прынц с утра-то кашлямши... Что за баловство на ночь глядя?
Посмотрев на нее в упор, Евпраксия произнесла жестко:
— Делай, как велю. И сама оденься. Вместе с сыном выходи в сад. Больше никого не бери.
Челядинка оторопела:
— Что же ты задумала, Господи Иисусе? Свят, свят, свят! Опомнись!
— Хватит гурундеть. Надо торопиться. Никому ни слова.
Выждав полчаса, Адельгейда натянула дорожные кожаные туфли и перчатки из лайки, а на плечи накинула домино. Только захотела выйти из комнаты, как столкнулась с Лоттой. Каммерфрау оглядела ее с ног до головы и с наигранным изумлением начала расспрашивать:
— Вы уходите, ваше величество? Не поставив меня в известность?
Государыня вспыхнула:
— Что такое, Берсвордт? Вы за мной следите?
— Нет, но у меня приказ императора — быть повсюду с вами.
— Ну, так вот вам приказ императрицы — убирай тесь вон! Я сама знаю, что мне делать.
— О, не сомневаюсь. Но позвольте сопроводить вас, ваше величество. Мне распоряжение императора все-таки дороже.
— Я сказала: вон! Или повелю вас связать.
— Ах, связать? Воля ваша. Только я успею до этого кой-кого отправить на поимку лазутчика, посланного Конрадом и засевшего тут в саду.
Задрожав, русская княжна проронила: