На ночь Евпраксию готовили Паулина и другая служанка — Нора. Первая расчесывала государыне волосы, а вторая начала взбивать в золотой посудинке молодой творог и яичный желток, чтобы наложить получившуюся маску на щеки и лоб самодержицы. Тут-то Шпис и стукнула подругу кулаком по затылку. Нора охнула и послушно улеглась на ковер. На немой вопрос госпожи немка ответила:
— Вы оденетесь в ее платье. Мы заткнем ей рот, свяжем и уложим в вашу постель, чтобы было ясно: Нора не пособница. И ее не накажут.
Так и сделали. Ксюша постаралась надвинуть чепец, взятый у горничной, ниже на глаза, ворот платья подняла на самые щеки, хоть немного замаскировав тем самым лицо. Вышли из спальни императрицы гуськом. А начальник стражи, здорово взбодренный выпитым по поводу праздника вином, шлепнул венценосную особу пониже спины и нетрезво гаркнул:
— Нора, Нора, впусти к себе вора!
Но ее величество только фыркнула, ничего не сказав.
Очутившись в комнате Паулины, заперли засов и немного передохнули.
— Вот паскудник — напугал меня! — прыснула Ев-праксия.
Паулина оскалилась:
— Знал бы этот болван, чьей священной задницы он коснулся!
И они обе покатились со смеху. Наконец служанка сказала:
— Надо двигаться. Следующий этап — самый трудный.
Девушка вспорола тюфяк и достала из дырки похищенные ключи. Прикрепила себе на пояс. А из-под кро-
вати выудила моток длинной узкой материи — судя по всему, резала крахмальные простыни, у которых потом связывала концы.
— Что, в окошко? — догадалась Опракса и с опаской проговорила: — Ох, не дай Бог, сорвемся!
— Ничего, осилим. Напрямую идти опаснее: караул торчит на каждом шагу.
— У меня голова уже кружится — от одной только
МЫСЛИ ¦ • •
— Я полезу первой, снизу подстрахую ваше величество.
Обе накинули плащи-домино, — на дворе было очень зябко. Из раскрытой рамы сразу дунул холодный ветер и нанес целый рой снежинок. Привязали импровизированную веревку к деревянной стойке балдахина кровати, а саму кровать вплотную придвинули к подоконнику. Перебросили веревку за карниз.
— Ну, пора. С Богом! — осенила себя крестом немка.
— Пресвятая Дева Мария, помоги нам! — поддержала ее русская.
Высоко задрав плащ и юбки, Паулина перелезла через тюфяк и с немалой ловкостью начала спускаться вниз. Капюшон ее исчез в темноте двора. Евпраксия встала коленями на нижнюю раму и зажала в ладонях влажное набухшее полотно. Стала перебирать руками и скользить подошвами по узлам. Ощущала материю, трущуюся по икрам и бедрам. Ветер теребил ее плащ, залетал под платье. Капюшон упал с головы, волосы мгновенно намокли. Тающий снег стекал по лицу, у одной из туфель развязался шнурок. Но княжна упрямо продолжала движение, чуточку пыхтя и сдувая воду с верхней губы. Вдруг почувствовала, что падает, — видимо, один из узлов не выдержал веса двух женщин. Сморщилась, зажмурилась, ойкнула — и свалилась прямо на голову Шпис. Но поскольку обе находились всего в полутора метрах от земли, шлепнулись не больно.
Встали на ноги, посмотрели наверх и, увидев, на какой немалой высоте находится слабо освещенное свечкой окно Паулины, внутренне поежились: если бы материя порвалась раньше, им бы не избежать синяков и ссадин.
Евпраксия нагнулась, чтобы завязать шнурок. Немка заторопила:
— Не задерживайтесь, ваше величество. Скоро смена караула. Нам нельзя нарваться на разводящих.
Пробежали, пригибаясь, до угла дворца, быстро огляделись. Часовые стояли возле входа, под козырьком, а патруль ходил от дверей дворца до ворот конюшни и обратно, греясь посередине у разложенного костра.
— Здесь нам не пройти, — обернувшись, буркнула горничная. — Надо через сад и вдоль стен капеллы. Пусть в обход, но зато будет понадежнее.
Мимо сада они прошли без каких-либо осложнений, но едва не напоролись на капеллана — падре Федерико, сладостно мочившегося около ограды. Повертев бритой головой в круглой шапочке-пилеолусе, он спросил с испугом:
— Кто здесь, Пресвятая Мадонна?
Обе женщины затаили дыхание, вжавшись в каменную стену капеллы. Пастырь проворчал, стряхивая капли, а потом обсмыкивая сутану:
— Показалось, видно. Ну и ночка хмурая, сохрани Господь! Пить святое вино надо меньше. — И, негромко напевая себе под нос что-то явно светское, живо потрусил обратно в часовню.
Паулина и Ксюша облегченно вздохнули. Убедившись, что рядом никого больше нет, побежали к стене донжона — башне в три этажа, старой, мрачной. Длинные крутые ступени вели к ее входу. Наверху, на узкой площадке, вспыхивали искры другого костра — у очередного охранного патруля.