— Вы готовы ему простить все его паскудства? — спрашивала Шпис.
— Нет, конечно. То есть я не знаю. Не простить, но и не вредить. Пусть живет, как может. Как рассудит Бог. Без моих свидетельств.
Немка говорила:
— А почем вы знаете волю Божью? Может, Он и выбрал вас в качестве орудия? Через ваши свидетельства хочет отстранить Генриха от власти?
— Ты считаешь, я должна выступить?
— Я считаю, что вам следует полностью отдаться воле Провидения. Как решит Создатель, так оно и выйдет. Если сложится, значит, сложится. Если же Господь не желает удаления его величества от дел, то и не допустит ваших выступлений.
Евпраксия вздыхала:
— Ты такая умная, Паулина, что не мне, а тебе надлежало бы сделаться императрицей.
Та смеялась:
— Скажете тоже, ваше величество! Я ведь только так, по-житейски болтаю. Вроде со стороны смотрю. Чисто отвлеченно. А случись самой принимать решения, от которых зависели бы судьбы людей, забоялась бы сразу. Никакой власти не захочешь, никаких богатств. Мне бы что? Просто выйти замуж удачно, чтобы жить безбедно, нарожать детишек — мал мала меньше — только и всего. А высокие материи не по мне. Голову сломаешь.
— Вот и у меня голова пухнет от забот.
Вскоре замок в Каноссе удостоил своим визитом Урбан II. Ехал он из Рима в Милан, где ему предстояло короновать Конрада. Папа был маленький и пухленький, бегал на коротких ногах и размахивал детскими ладошками. Вместе с тем черная щетина густо перла из его подбородка, заставляя понтифика бриться два раза в день. Маркграфиня Тосканская рассказала ему об участи убежавшей императрицы и затем представила саму государыню. Адельгейда была одета в темные тона, шла, потупив взор, и, приблизившись к первосвященнику, встала перед ним на колени. Тот, растрогавшись, протянул ей руку для поцелуя. Облаченный в белое, сидя в высоком кресле, Папа ногами не доставал до земли и поэтому выглядел несколько комично.
— Вот ходатайство германских епископов. — Маркграфиня Матильда протянула ему трубочку пергамента. — А ее величество выражает готовность выступить на церковном соборе и ответить на любые вопросы.
Евпраксия молча кивнула.
— Да, конечно же, — отозвался Урбан, — это очень ценно. Нам необходимо покончить с ересью. Пусть расскажет нам об их сборищах, об обряде посвящения — как он, я забыл, у них называется?
— «Пиршество Идиотов», — подсказала Матильда.
— Надо же такое придумать! В чем он заключается? Вроде «черной мессы»?
— Хуже, ваше святейшество, — покраснела Ксюша. — Вроде Содома и Гоморры, вакханалия и разврат.
— О, Святая Мадонна! — осенил себя крестом Папа.— А скажите, ваше величество, правда ли, что Генрих предлагал Конраду взять вас как мужчина?
— К сожалению, правда. Конрад не посмел, и они поссорились.
— Значит, слухи безосновательны? Между вами и пасынком нет любовной связи?
— О, как можно! Мыслимо ли подобное? — У Оп-раксы краска залила даже шею.
— Счел необходимым спросить. — Папа развел короткими ручками. — Извините, если вдруг невольно обидел. Но предупреждаю, ваше величество: на соборе, при разбирательстве, мне придется задавать вам вопросы и пострашнее.
— Понимаю. Буду откровенна во всем.
— Если так, вы окажете значительную услугу делу очищения католичества от возникшей скверны. От угодных сатане братств — альбигойцев, николаитов, трубадуров, катаров10... Мы объявим священную войну всем неверным, начертав на наших знаменах презираемый ими Крест. Это будет Крестовый поход за веру! Пусть горит земля под ногами врагов христианства — и в Европе, и в Азии!
А Матильда добавила:
— Хорошо бы привлечь к походу Готфрида де Бульона. Он искусный воин и поссорился с Генрихом. И к тому же. давно мечтал отправиться в Палестину за священным сосудом Сан-Грааль, заключающем Кровь Спасителя.
— Неплохая кандидатура, — наклонил голову понтифик. — Правда, я слыхал, он сочувствует тамплиерам11, замышляющим создать тайный рыцарский орден.
— Что ж с того? Цель у нас одна, мы объединимся.
— Тоже правильно.
Накануне их отъезда в Милан возвратилась делегация из Неаполя, привезя приятные новости: предложение о женитьбе с благодарностью принято, и венчание можно провести будущей весной, так как лишь в апреле молодая достигнет шестнадцатилетнего возраста. Все с горячностью поздравляли Конрада, он сиял от радости.
Евпраксия, столкнувшись с Лоттой в коридоре, сдержанно раскланялась. И спросила, не утерпев:
— Удивляетесь, Берсвордт, что я жива?
Каммерфрау скривила губы:
— Отчего же? Я рада. Разве была угроза жизни вашего величества?
— Будто вы не знаете!