— Рад, что вижу вас в полном здравии, Адельгейда.
— Милостью Божьей еще жива. Только я не Адельгейда уже, а сестра Варвара.
— Понимаю, да.
Сели. Помолчали. Евпраксия спросила:
— Что вас привело в Киев?
— Приказание его императорского величества Генриха Пятого. Он взывает к вашей милости — просит помощи в деле похорон своего отца.
У монахини по лицу пробежала нервная дрожь:
— Как, простите? В деле похорон? Я не понимаю. Ведь насколько мне известно, бывший мой супруг умер год назад!
Немец согласился:
— Совершенно верно. Но лежит до сих пор непогребенный, так как церковь, что подвластна Папе, не дает согласия на захоронение по чину императора, ибо был отлучен и предан анафеме.
— Страсть какая! Это ж грех великий — тело не предавать земле. Где же он лежит?
— В маленькой, неосвященной Шпейерской часовне. Тамошний епископ, давний враг усопшего, продолжает упорствовать. А поскольку вы были в хороших отношениях с Урбаном Вторым, то могли бы повлиять на епископа, чтобы он выдал тело. Генрих Пятый просит вас отправиться в Шпейер.
Евпраксия похолодела:
— Ехать снова в Германию? Это невозможно.
— Отчего? Три недели пути — и мы на месте. К Рождеству возвратитесь на родину.
— Нет, и не просите. Я давно отрешилась от мирских дел.
Герман покачал головой:
— Разве похороны его величества лишь мирское дело? Долг не только гражданский, но и духовный. Вы любили покойного и имели от него сына. Генрих Четвертый в завещательном предсмертном письме, продиктованном мне лично, всех простил: Конрада и Ген-риха-младшего, Урбана и вас. Неужели вам, человеку Божьему, трудно простить его в свою очередь и помочь с погребением?
Женщина замялась:
— Я давно простила его... Тоже написала примирительное письмо и передавала с купцами, но оно, к сожалению, опоздало... Я должна подумать. Посоветоваться с родными... Завтра дам ответ.
— Превосходно, я жду.
Вся в смятенных чувствах, Ксюша помчалась в Вышгород к матери. Та была в обычном расслабленном состоянии и невозмутимо сказала:
— Почему не поехать, тэвочки моя? Что плёхой между вами был, всё уже забыл, всё быльем зарос — после драка кулаками нельзя махать. А помочь надо.
— Маменька, голубушка, это тяжело! — на каком-то надрыве выкрикнула дочка.
— А земной жизнь есть вообще тяжел. Ничего, ничего, ты такая сильный. Оставлять тело без могил — тяжелей еще. Ты сама себе места не найти, если не поехать.
На обратном пути Евпраксия завернула в Андреевскую обитель — повидаться с Ваской, Катей и Серафимой. Васка уже поправилась и ходила в школу, а сестра никак не могла решить, оставаться ей в Янчином монастыре или перебраться в Печерский. Весть о том, что Опракса до конца года может пропутешествовать в Германии, вроде даже обрадовала ее:
— Вот и хорошо, я пока останусь. А потом видно будет.
— И тебя не страшит наше расставание?
— Безусловно, милая, но я верю, что за расставанием будет встреча. Ты должна поехать. А иначе не простишь себе никогда.
Девочка поддакнула:
— Да, поехать надо, только не одной.
— С кем еще?
— Так со мною.
Евпраксия снисходительно рассмеялась:
— Вот еще придумала!
— Маменька, пожалуйста, ну поедем вместе!
— Даже не проси! Я сама умираю от страха, как подумаю, что опять отправлюсь за тридевять земель, а еще за тебя бояться! Нет, останешься дома. Береженого Бог бережет. — Посмотрела на Серафиму: — Ну а ты что мне присоветуешь?
Бывшая келейница поддержала общее мнение:
— Да, нельзя не пойти навстречу пасынку. Коль послал сюда человека, значит, ты его единственная надежда. Хочет упокоить отца. Как ему откажешь?
Из груди Варвары вырвался вздох:
— Понимаю: вы правы. А душа отчего-то ноет.
— Ясно: от сомнений. Примешь вот решение — сразу успокоишься.
— Я еще посоветуюсь с отцом Феоктистом.
Настоятель Печерского монастыря, выслушав ее,
ласково спросил:
— Дочь моя, что тебя страшит больше — дальняя
дорога или нежелание оказать услугу своему давнему обидчику?
— Ах, ни то ни другое, отче. Я на Генриха больше не сержусь. Бог ему судья! К тяготам дороги тоже отношусь трезво. Просто неизвестность меня гнетет. И разлука с дорогими людьми.
— Стало быть, смирись. Долг превыше страхов. Я благословляю тебя на духовный подвиг. Ты должна вынести невзгоды и свершить святое предназначение. Судя по всему, Небо хочет этого. — И перекрестил ее трижды.
Ксюша подчинилась.
Выезжали 30 октября, в мелкий дождик, что считалось благоприятной приметой для отъезда. Герман скакал верхом, а Опракса двигалась в закрытом возке, с небольшим сундучком, где везла необходимые в дороге вещи и лекарства. Вспоминала, как ее впервые увозили в Германию — больше двадцати лет назад: пышно, целым свадебным поездом, кавалькадой, с верблюдами... А теперь — скромно, очень буднично и в сопровождении всего пятерых немцев-всадников...