— Что за надобность — сообщи, не мучь!
— Скоро всё узнаешь. — Янка посмотрела на нее с долей жалости: — Не трясись, дуреха. Чай, не голову тебе сечь ведут. Живота не тронут. — И перекрестила напутственно: — Ну, ступай, ступай, время дорого. У ворот увидишь Груню Горбатку и холопа Микешу — с ними и пойдешь.
Поклонившись, Евпраксия скользнула за дверь. Ног не чуя, проскакала по лестницам и пошла вприпрыжку через жаркий, раскаленный полуденным солнцем двор. Тут навстречу ей стали появляться из мастерских ее однокашницы. В том числе и две сердечных подруги — Фекла по прозвищу Мальга и Екатерина, Катя Хромоножка. Фекла происходила из боярского рода Вышати-чей, но ее родители умерли, а из родственников остались только дяди — Ян Вышатич и Путята Вышатич. Оба посчитали за благо приютить племянницу в школе для девочек при монастыре, уплатив за ее полное довольствие. Бедная же Катя, несмотря на увечье — родовую травму, вывихнутый бедренный сустав, — сохраняла доброту и веселость. Обе, заприметив Опраксу, сразу подошли, начали выспрашивать: для чего позвали? Что случилось?
— Ой, не знаю, не знаю, — ни жива ни мертва говорила Ксюша, осеняя себя крестом. — Батюшка в палаты зовут. Для не ясно какой затеи.
— Может, сватать будут? — вслух подумала Хромоножка. — Очень даже просто.
— Неужели? — похолодела сестра. — Я умру от страха!
— Душенька, Опраксушка, — улыбнулась Мальга, — коли отдадут тебя за какого-нибудь заморского прынца, прихвати и меня с собою в чужедальние страны! Страсть как хочется поглядеть на мир!
— Ясно, прихвачу, — нервно рассмеялась подруга. ¦— Вместе-то надежней.
У ворот ее поджидала Груня Горбатка, пожилая
нянька, и холоп Микеша, парень лет шестнадцати, бывший у князя на посылках. Оба поклонились при виде маленькой хозяйки.
— Грунечка, голубушка, — бросилась она к челя-динке, — растолкуй, сделай милость, на какую такую надобность я сдалась отцу?
— Ох, кровиночка ты наша, буйная головушка, — обняла ее скособоченная служанка. — Увезут тебя от нас к бусурманам лютым, за четыре моря! — И расплакалась чуть ли не навзрыд.
— Тьфу, Горбатка, полно голосить! — сплюнул провожатый. — Ты не слушай ея, дуру окаянную, Ев-праксея свет Всеволодовна. Никакие не бусурмане лютые, а вдова Святославова из Неметчины пожаловали — выдавать тебя за немецкого племянника, богатея-вельможу.
— Свят, свят, свят, — прошептала княжна. — Да неужто правда?
— Вот те крест — не вру!
Не прошло и полутора часов, как ее, разодетую в парчу и меха, с длинной толстой косой, перекинутой на грудь, в золотой диадеме шириной в два пальца, всю в бриллиантах и яхонтах и с височными золотыми кольцами, вывели в просторную залу-гридницу — главную палату дворца.
Во главе стола восседал отец — Всеволод Яросла-вич, плотный широкоплечий мужчина, у которого левая бровь была рассечена саблей; этот шрам придавал его лицу выражение постоянного удивления.
Справа от него находился Ян Вышатич — старший дядя Феклы-Мальги, киевский тысяцкий, воевода, с крупной сединой в волосах и серьгой в правом ухе.
Слева занимал место митрополит Иоанн II в белом клобуке и просторной рясе; из-под бороды клинышком у него блестел серебром тяжеленный крест. Был он константинопольский грек и не одобрял связей Киева с Западом.
Дальше располагались приближенные князя — видные дружинники, знатные бояре и старейшины города. На такие пиры женщин не пускали, но сегодня сделали исключение: по одну сторону от князя разместилась его супруга — половчанка Анна, по другую — Ода фон Штаде. Евпраксия помнила ее смутно (та уехала в Германию шесть лет назад, девочке тогда было восемь), но теперь, после слов Микеши, сразу восстановила в памяти.
Поклонившись в пояс, Ксюша прошептала:
— Здравия желаю всем честным господам, а великому князю и великой княгине в отдельности. Звал ли, тятенька? Правду ли поведали, что имеешь ты надобность во мне?
Всеволод отпил из высокого червленого кубка, согнутым указательным пальцем вытер край усов; на перстах его горели драгоценные кольца. Ласково взглянув серыми глазами на дочь, утвердительно покивал:
— Здравствуй, здравствуй, Опраксушка, самая пригожая моя дщерь. Как идет учение, много ли познаний праведных ты в себя впитала?
— Слава Богу, порядочно. Слов дурных от наставников не слыхала.
— Умница, хвалю. И горжусь тобою. А теперь услышь княжье и отеческое мое повеление. Надлежит тебе этим летом следовать в германские земли, к будущему мужу — графу Штаденскому. Во главе поезда поскачет Ян Вышатич, а с собою возьмешь надлежащую прислугу и знатное приданое. Я скупиться не стану, лучшее отдам, что смогу. Тем продолжу деяния моего великого тятеньки Ярослава, укреплявшего узы Иеро-пии и Руси. И да будет по сему!