- Синди, это ведь шутка.
- Это недобрая шутка. Вы недобрый человек, доктор?
Может быть, Синди. Может, я и недобрый. Трудно быть добрым после Афгана и
Чернобыля. Я ведь не только лечил, я еще и стрелял, Синди. В людей. Вот так. Однако и ты
не очень-то добрая, Синди.
Тем не менее она мне ставит зачет по теории постельной науки. Она отыграется
завтра.
На следующий день мы учимся мыть в постели резиновый манекен. Между ног у
манекена дыра в два кулака. В эту дыру вставляется резиновый агрегат: с одной стороны
мужские половые органы, с другой - женские. Вынул, перевернул - и бабушка стала
дедушкой. О, мытье больного в постели - искусство да еще какое!
В процессе мытья пациент ни на секунду не должен быть открыт целиком. Для
каждого места своя махрушка, три полотенца. Дважды ты моешь руки и дважды меняешь
резиновые перчатки. И такая тренировка как минимум раз в день.
Господи, где же ты, милая российская больница с серыми двухнедельными
простынями, вонючими бабками и вечно пьяными санитарками, которые если раз в неделю
помоют больного, то лишь тогда, когда его родичи сунут в карман что-нибудь!
Неудивительно, что один день пребывания в госпитале Кони-Айленд (самом дешевом
в Нью Йорке, рассчитанном на бедняков) стоит более 1000 долларов. На такие деньги в
Беларуси та же бабка могла бы безбедно жить два года.
Капитализм - это дорого, но чисто. Или наоборот: чисто, но дорого.
Потом мы изучали азы анатомии, физиологии, нормальную и патологическую
психологию стариков, тяжелых больных. Это нам преподавал бывший хирург - невысокий
седой умный негр Бен Томпсон, большой любитель бренди и женщин. Для нас, врачей, это
действительно интересно: можно сравнить подходы к врачеванию у нас и у них, они
серьезно отличаются. Остальным это до лампочки. И в самом деле трудно понять, почему
для того, чтоб подтереть бабке задницу, надо непременно знать, из чего эта задница состоит, как функционирует. Многие сведения вообще никому не нужны, например, о типах и работе
кислородной аппаратуры, которой на дому у больных нет и быть не может.
Потом я понял, что все это придумано для того, чтобы растянуть время занятий: платим-то мы долларами не за программу, а за каждый час занятий. Всю эту премудрость
можно было бы уложить в два, от силы три дня, но тогда что же они заработают?
Но все имеет конец. Последние испытания - 100 вопросов - позади, на следующий
день медкомиссия.
И вот она-то меня обухом по голове: по состоянию здоровья к такой работе я
непригоден - высокое артериальное давление. Черт возьми, я ведь его совершенно не
ощущаю, у меня абсолютно нормальное самочувствие, тем не менее это факт. Афганистан и
Чернобыль бесследно не проходят.
Два месяца без работы, я задолжал всем, кому только можно. И кому нельзя - тоже.
И я снова иду к Иосси, куда же еще. Он встречает меня, словно я никуда не уходил.
Не я первый такой.
- Завтра к семи, - улыбается Иосси. - O’ кей?
- О'кей.