Свидетель загоготал. Иван не выдержал и нажал на газ. «Порш» тронулся, а вместе с ним и наш назойливый друг, схватившийся за Ивана. Мы поехали между деревьев в самую чащу. Мужчина семенил в такт колесам «Порша».
— Конечно, вы наверняка себе вообразили, что, раз искусство, так о вас будут помнить, говорить... нет... на признание не рассчитывайте... Всем не до вас! И даже потом не до вас будет! Госпремии за вклад в искусство не получите! Получат лет через сто пятьдесят музейные работники, которые какашки ваши собирали и хранили при нужной температуре, а вы губу не раскатывайте! И на статьи-рецензии не рассчитывайте! Заплюют вас все! Друзья предадут! Близкие расстроятся! Вот такие перспективы вашего кинотворчества! Такие!.. Перспективы!.. Такие!.. Пер!..
Свидетель бился корпусом о пни и елки, речь его становилась все более прерывистой и, наконец, он совсем уже ударился об огнетушитель, который был прикреплен к ели каким-то заботливым лесником.
Мы обернулись, — Свидетель валялся на траве и плакал. Но не от боли. От чего-то другого. От того, что его, наверное, в очередной раз не поняли.
Мы вздохнули. Но не облегченно, как это обычно пишут в романах. Облегченно вздыхают только в туалетах. А мы просто так вздохнули и погнали дальше снимать кино. Да, и еще попросили спящих в служебной машине милиционеров — посторонних на площадку не пускать.
Пьяные, веселые — все фотографируются на память с женихом в коляске и с невестой.
ЖЕНИХ. Давайте все выпьем, а? — господа!
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Конечно, конечно выпьем! Девочки, не спим, девочки, наливаем!
Девушки-рекламщицы разливают водку, подносят иностранцам. Ветер гуляет по этой толпе, и то и дело стаканчики с водкой вылетают из рук рекламщиц, и они наливают по новой.
СВИДЕТЕЛЬ. А закуска — мама, — салат остался?
МАТЬ. Касик все слопал!
КАСИК. А чо, Касик! Вон, ягоды кругом, на деревьях! Я мигом!
Рвет с деревьев ягоды, раздает иностранцам, те благодарят и незаметно выкидывают ягоды на землю.
ЛЮБА-РЕКЛАМЩИЦА. Нашу водку можно не закусывать!
ЛЕНА-РЕКЛАМЩИЦА. Сегодня и только сегодня в придачу к нашей водке вы получаете фирменный календарик и ручку!
МАТЬ. Когда начнете пить, повесьте календарик перед собой, а ручкой удобно отмечать дни запоя!
СВИДЕТЕЛЬ. Ну, так сказать — чем богаты...
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. За молодых!
МАТЬ. Чтоб вы все сдохли!
Все пьют.
КАСИК. О, шибануло!
Подходит к матери.
КАСИК. Ну, ты, мать, — Пиночет прямо! Ты вот их обругала, а они тебе денежку подарили...
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Один ты, Касик, ничего еще молодым не подарил!
МАТЬ. А еще сват называется!
Касика «забычило» от огромного стыда, потому что он вдруг явственно осознал, что среди этих людей только он один ничего не подарил «молодым».
МАТЬ. Ты ведь, Касик, почти что политик! А подарок зажал...
Касик суетится достает из кармана мобильник, наводит его на свидетельницу.
КАСИК. Юбку задери!
СВИДЕТЕЛЬНИЦА. Чего?
Касик резко бежит к свидетельнице, задирает ее юбку и, пока она визжит, — быстро, как заправский папарацци, поймавший нужный момент, фотографирует грязные голые ноги девушки. Затем Касик подлетает к иностранцу, выхватывает из его рук одноразовый пластиковый стаканчик и убегает в кусты.
Милиционер бежит по лесной тропинке, выбегает к шоссе, падает, тяжело дышит. Из леса выходит девушка в красной пидарке, в руках она несет осиновый кол. Девушка вплотную подходит к милиционеру, заносит над ним кол. Милиционер не в силах больше оказывать сопротивление, — он просто зажмуривается. Девушка опускает кол, в этот момент по шоссе проносится «копейка». Машина-убийца сбивает девушку, милиционер открывает глаза — перед ним красивая картина вечернего леса, щебечут птички, заходит солнце, и только на одной из сосенок висит красная пидарка с надписью «Suck».
Иностранцы в полном забытьи продолжают пить и фотографироваться — разбившись на пары, они решили на какое-то время превратиться в молодоженов, один из которых — волею судеб — стал инвалидом, а другой — стоически переносит брак и любовь к потерпевшему. Практически все мужчины-Элвисы стали фотографироваться в образе инвалида-жениха в коляске, а женщины-Элвисы — в образе страдающей, но не сломленной невесты, — и, наоборот, — женщины-иностранки вдруг превращались в невесту-инвалида, а мужчины — в похотливо облизывающегося, но при этом печально-смущающегося спутника любимой калеки.