— Какую Ирэн?! Каких трех детей?!!
— Жену твою, Ирэн... и твоих трех...
— У меня двое детей, а жену зовут не Ирэн! — Тит заметно повеселел.
— С кем же я жил?!
— Не знаю, но точно, что не с моей семьей, значит, и вправду с ними все в порядке!
Тит выбежал из вагончика и радостно вбежал в кадр стрелять по багажнику машины. Я хотел уже начать переживать, почему же я не жил в Сочи с Ирэн, но в вагончик зашли брат с Иваном, и мы начали переживать все вместе и уже совсем по другому поводу.
— Тут такое дело... — осторожно начал Иван... — Околокинематографическая элита и люди, хорошо знающие тенденции развития европейского кино, в силу постоянного пребывания на автопатях восточноевропейских кинофестивалей... в общем, эти люди пытаются оказать давление на нашу кинокомпанию...
— А у нас есть кинокомпания? — обрадовался я.
— Она не наша, но нам нужно делать все в рамках! — прикрикнул на меня Иван. Я зажался, даже, можно сказать, обиделся. Но решил не показывать вида, потому стал, как ни в чем не бывало, смачно сплевывать на костюм какого-то киноактера, в чьем вагончике мы и устроили это заседание.
— В общем, мне пришел эсэмэс, где нам рекомендуется внести в фильм недостающее звено... по мнению этих... специалистов, чтобы наш фильм смог вписаться... необходим ветер!
— Ветер?
— Тайфун! — заорал на нас Иван.
Прошло полдня, прежде чем наконец один из нас не произнес:
— И чо делать?
Иван вышел на улицу. Пошел дождь, и режиссер накинул плащ «Порш», хорошо защищающий как раз от такого мокрого дождя. Съемки шли своим чередом, актеры возбужденно снимались, операторы катились по рельсам, прильнув к глазкам своих камер, — никто и подумать не мог, что вся эта красота через каких-то полгода, когда закончится монтажно-тонировочный период, вся эта красота не впишется в мейнстрим европейского кино!
Иван забежал в «Порш» и включил навигационную систему. По показаниям спутника стало понятно, что недалеко от нашего леса располагается воинская часть. Мы с братом вышли из вагончика, Иван стал заводить Порш.
— Делайте все, чтоб они танцевали! Что бы ни случилось, — пусть все танцуют! — крикнул Иван, надавил на газ и только его и видели.
— Что бы это значило? — призадумались мы и пошли разводить себе кофе. Кофе был насыпан в большой кулек с надписью Tesco, рядом стоял электрочайник с холодной водой — розеток в лесу не было. Перед нами на поляне начали снимать очередной эпизод. Вдруг актер, исполняющий роль свидетеля, громко закричал и выбежал из кадра, — оказывается, он не захотел сниматься в заплеванном костюме.
— Какие питерцы привередливые! — посетовала Татьяна, прибежавшая попить с нами кофе. Попив, она принялась помадить свои ярко-красные губы помадой Max Fucktor исчернить густо-черные ресницы тушью Maybe Li. — Митя меня поводил по Выборгу! Какой шикарный город! Одни аутлеты! Я косметики набрала!
Еще большая красота на Татьянином лице, наконец, состоялась, и она окончательно упала нам на уши:
— Ой, я так переживаю! Может, сегодня меня наконец снимут! Братья! Вы бы сказали Ивану. Я все время репетирую, а он даже не смотрит. А потом, когда я уже после репетиции жду, что начнут снимать, — все уходят! У меня уже паника! Я совсем не знаю, — я-то буду в этом кино, или меня наебали?!!
Мы помычали что-то в ответ, соображая, как заставить всех исполнять волю уехавшего режиссера.
— Щас вот съемки закончатся, думаю, не податься ли мне в гимнастику, чтобы попасть в большую политику и влиять на судьбы страны. А? Как вам?! Вот тогда уже меня снимут! Не отвертятся...
— Сейчас мы вас снимем! — закричал брат. — Это новая сцена. Все должны танцевать!
Мы надели костюмы Элвисов, сделали грим, — я попросил сделать мне под глазом татуировку в виде слезы, как у певца по имени The Game. Перевоплотившись, мы схватили Татьяну за руку и вбежали в кадр. Все уж не знали, что и как дальше снимать, и мы спасли ситуацию. Я закружился в вальсе, как Пушкин на своем выпускном, Татьяна закружилась, как Татьяна из романа того же Пушкина. Актеры и операторы на секунду притормозили, но тут же сориентировались, что надо кружиться и снимать. Все решили про себя, что, видимо, сцена бала дописана авторами прямо на съемочной площадке. Брат вовлек всех в Дионисийский хоровод в духе Вячеслава Иванова, и никто уже не обращал внимания, что откуда-то из-за леса медленно поднялся огромный военный вертолет. Мы с братом сразу все поняли и стали делать все возможное, чтобы никто, особенно привередливые питерцы, не отвлекались от танца. Вертолет приближался, и первым делом я, конечно, подумал, что слизал Иван у Копполы эту идею, когда, вот, летит вертолет, звучат мазурки, и вдруг всех, в жопу, жгут напалмом. Эффектно, но как бы это клеилось с нашим фильмом? А может, Иван просто решил сжечь все негативы вместе с нами... Холодный пот обильно стал выступать на моем лбу. Я нервничал, и мне было страшно. Не показывая виду, я пукал и улыбался Татьяне, она улыбалась мне, четко отражая, что теперь уж точно находится перед работающей камерой. Мы даже на минутку понравились друг другу, забыв совсем, что я холостой, а Татьяну ждет дома знаменитый и фотогеничный муж. Но магия кино стирает из памяти все, что может помешать хорошему кадру. Я уже стал, было, фантазировать, как и что мы могли бы успеть, пока Иван не начнет жечь, как вдруг краем глаза я словил, что вертолет опускается носом к земле, и летит прямо на нас пропеллером вперед.