Эсэсовцы принесли во дворец печь, но угля для обогрева огромных комнат не хватало; немного теплее было только в большой бальной зале, богато украшенной золотисто-голубыми панелями, с потолком, расписанным в манере Тьеполо ангелочками и богинями. Женщины находились в этой зале, куда немцы приходили их выбирать. За первые двое суток здесь побывало около трехсот солдат.
На рассвете второго дня отряд из двенадцати партизан вышел из леса и двинулся через парк цепью, стреляя на ходу; не нанеся никакого урона врагу, обстрелянные из пулеметов, они потеряли шесть человек и отступили.
После этого случая эсэсовцы, довольные тем, что операция “Волк из леса” в очередной раз удалась, установили в бальной зале печь и привезли полевую кухню, чтобы кормить “пансионерок” горячей пищей.
Белокурая девушка, которой было не больше шестнадцати, с неизменной сигаретой в зубах постоянно переходила от одной женщины к другой и пыталась утешить тех, кто не смирился со своей судьбой и не сумел приспособиться к обстоятельствам. У малышки было худое, бледное лицо, усеянное веснушками, и, несмотря на толстый слой помады на губах и густо напудренные щеки, довольно красивое. Никто никогда не видел ее в Сухарках; она говорила, что солдаты подобрали ее в Вильно; ее родителей убили, и, по ее собственным словам, она “ходила с солдатами” уже год. Девушка носила берет и военную шинель, которая была ей велика; черные шерстяные чулки, державшиеся на резинках, поминутно сползали и скатывались на лодыжки; тогда она подтягивала их, не наклоняясь и по‐детски задирая ногу.
Когда у кого‐то из женщин начиналась истерика и она принималась рыдать, девушка бросалась к ней, брала ее за руку и умоляла:
– Успокойтесь, прошу вас, это не так страшно, как кажется. Это пустяки. Главное, не думать об этом. Ужасно только, когда мысли в голову лезут.
С особой любовью и нежностью она обращалась к красивой молодой женщине лет тридцати с тронутыми сединой волосами и большими черными глазами, смотрящими в одну точку, как у сумасшедших, – то была жена сухарковского врача, доктора Твардовского. Девочка часто становилась рядом с ней на колени, брала ее за руку, гладила по голове и говорила:
– Послушайте, не надо об этом думать. Не станут же они держать нас здесь все время. Скоро нас выпустят. Все будет хорошо, вот увидите.
Мебели на вилле не было. Женщины спали на соломенных тюфяках, брошенных на пол. На стенах осталось несколько фамильных портретов графов Пулацких, разорванных или пробитых шальными пулями: придворные, одетые в синий шелк, вся грудь в орденах, очень важные, в белых париках, и дамы, увешанные драгоценностями или с кудрявыми собачонками на коленях.
Когда белокурую девушку, которую звали Зося, выбирал какой‐нибудь солдат, она старательно тушила сигарету, клала ее на подоконник и поднималась с солдатом наверх. А когда возвращалась, брала свою сигарету и снова закуривала. Она как будто показывала, что ее больше беспокоит сигарета, чем происходившее с ней самой. Она пыталась даже делать вид, будто ничего особенного не случилось и на самом деле все это не имело большого значения.
Заметив среди посетителей офицера, она немедленно подбегала к нему и хнычущим, визгливым голоском начинала осыпать его упреками, требуя угля, больше еды, кипятка, сигарет, мыла. Она цеплялась к нему, как репей, и почти всегда получала что хотела. После этого мгновенно успокаивалась, удовлетворенно улыбалась и сообщала приятную новость подругам.
– С немцами все очень просто. Если хочешь чего‐то от них добиться или обратить на себя внимание, нужно сказать: “Schmutzig, schmutzig” – это значит “грязно”. Грязи они не выносят. С помощью этого слова вы добьетесь от них чего угодно.
В парке напротив леса эсэсовцы поставили три бронемашины, а сами вставали за орудиями и терпеливо дожидались, иногда спускаясь погреться у жаровен. Отряды партизан несколько раз выходили из чащи, и завязывался бой. Почти все они погибали после короткой перестрелки. Но шли снова и снова, часто по трое или четверо, в основном – мужья, отцы или женихи.
На четвертый день у главного входа на виллу появился человек высокого роста, одетый в пальто хорошего покроя, в фетровой шляпе и с теплым платком на шее, в пенсне и с медицинским саквояжем в руке, предъявил постовым документы, которые, видимо, оказались в порядке, и получил разрешение войти в парк. Он проследовал по аллее, медленно поднялся по ступеням дворца, раскрыл саквояж, вытащил оттуда автомат и почти в упор расстрелял солдат, веселившихся на террасе в ожидании своей очереди. Белокурая девушка, которая с удовольствием наблюдала за этой сценой через окно, попивая из солдатского котелка обжигающий чай, рассказала потом остальным, что перед тем как упасть, он здорово потрудился. То был сухарковский врач, человек известный и уважаемый – доктор Твардовский.