Что я должен был делать? Идти на уступки, на компромиссы или как-то реагировать на все это? Я избегал опасных объяснений. Замкнувшись в себе, я страдал втайне. Я ждал. Не знаю, чего я ждал. Целыми днями я молчал, и это доводило ее до бешенства. Джоконда с ангельской улыбкой стала грубой и жестокой. За сердитым молчанием следовали яростные вспышки, грубые слова скрещивались, как острые сабли.
Самыми отвратительными днями, вспоминая о которых я краснею до сих пор, были те, когда я, терзаемый демоном ревности, подстерегал ее, шпионил за каждым ее шагом, чтобы все узнать, захватить на месте преступления, убедиться.
Я был готов простить ее, одолеть самого себя, молча перестрадать, если бы причиной всего было благородное, глубокое чувство подлинной любви. Но вскоре я убедился, что все лишь каприз, легкомысленная связь, непредвиденный случай, крушение на железной дороге.
Куда зашли их взаимоотношения, это мне было безразлично. Главное в том, что она смогла сделать первый шаг. Наша внутренняя связь была порвана. Уважение, взаимное доверие исчезли. Все погибло… и безвозвратно. Меня терзали мысли о прошлом. Я мечтал об идеальной совместной жизни, основанной только на любви, а не на расчете и компромиссах. Она была подругой жизни, моей половиной, супругой, а не любовницей. Я мог ее простить, но забыть я не мог.
В один прекрасный день совершенно случайно мне попалась в руки книга с посвящением: «Самой близкой подруге, а дружба — преддверие любви». Я узнал почерк. Болезненная спазма перехватила дыхание. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Я всегда боялся оказаться смешным. Сдерживая себя, я мрачно спросил:
— Что ты находишь в этом субъекте? Ведь-три месяца назад ты иронизировала над ним, считала его полным ничтожеством.
— Он меня забавляет. Он интересный человек, когда узнаешь его поближе, — ответила она, задетая за живое. И вдруг она напряглась, откинула голову и прошипела: — Ты видишь все в черном свете, воспринимаешь жизнь трагически, ты так и останешься мещанином-фаталистом. А я сумею подняться… Я проживу жизнь… Я сброшу оковы… Каждый сам для себя…
— Так, так! — говорю. — Я понял. Это те же самые общие слова, которые современная женщина повторяет, как попугай, желая освободиться от ярма семейных обязанностей. Не воображай, пожалуйста, что я буду держаться за твои юбки. Ты свободна. Мы расходимся.
В конце концов, — что тут еще говорить, — мы расстались. Я ее ненавидел, но и продолжал любить. Одно мне подсказывал ум, другое — сердце. Я метался между благородством и унижением. Во всем я обвинял себя, но ждал от нее хоть слова, хоть жеста. Ничего. Мы оказались оба несчастными, потеряв то, чего уже никогда не сможем найти.
Тогда же я смог убедиться, что память горя куда сильнее, чем память удовольствия. Как трудно бороться с самим собой, чтобы изгнать из памяти преследовавший меня, образ! Кажется, что у тебя отрывают часть души, ты томишься где-то между жизнью и смертью, хочешь разом покончить со всем, избавиться от страданий и горечи, которые непрестанно гнетут тебя.
Выздоровление было долгим. Я ужасно страдал, прежде чем вновь обрел себя. Но я был уже другим. Рана, как мне кажется сейчас, зажила, но рубец настолько чувствительный, что, случается, ноет и до сих пор.
Должен сказать, доктор, что некоторые сожаления больнее переносить, чем угрызения совести, — закончил Минку глухим голосом, который, дрогнув, оборвался, потому что горький ком подкатил к его горлу. Растерянно он посмотрел вокруг, ища какой-либо помощи, и подпер голову рукой. Доктор, скрывая волнение, опустил глаза, искоса поглядывая на капитана.
После нескольких минут молчания Минку очнулся. Он провел рукой по волосам и вновь заговорил совсем другим голосом, спокойно и отчетливо:
— По сути дела вся эта история мало интересна. Банальный случай, один из многих тысяч разводов, которые, теперь происходят с такой легкостью. Зачем требовать от жизни больше, чем она может дать? Мечтать о любви и вечном счастье — это абсурд, но все же я с сожалением оглядываюсь назад. Хладнокровный и усталый наблюдатель, я теперь сужу о себе, как о постороннем человеке. Я тщетно ищу неведомые факторы, из которых слагается жизнь вдвоем. Я спрашиваю себя, почему любимая мной женщина сама, собственными руками разрушила семейное гнездо с совершенно непонятной для меня грубостью и жестокостью. По каким неисповедимым путям ведет нас жизнь?