ГЛАВА 5
— …и звал меня «Фемой», кхи-хи… Годочков до четырех. Ну, а «Серафимой» я недолго побыла. Потом сразу в «демоны» представилась.
А знаете, почему? Строгости он не любил, гордая порода — кентаврийская кровь. Да до сих пор…… глаза прищурит и…… а один раз, в шесть лет Фрону за косу оттаскал за одно это обидное… Она после сюда ездить…… И обычай у них, у местных — кому девка сережку свою отдаст, тот…… - Стах, вошедший в комнату, обогнул свою нянечку в кресле. Лишь глянул на нее строго, с демоническим прищуром и направился прямиком ко мне, взгляда по дороге не сменив: «Что ты серьги свои разбрасываешь? Фрона их нашла и расплавила на…
— Евся. Да, Евся.
— Чего?! — встрепенулась я и… проснулась окончательно.
Склонившаяся надо мной Любоня спешно приложила к губам пальчик:
— Тише. Тетушка Серафима, того. Так что, давай отсюда, только осторожно. Или вы с ней на пару будете носами клевать?
— Что-то расхотелось, — зевая, протерла я глаза.
Время, щелкая настенными часами-домиком, приближалось к полудню. За окном притих в набежавших с неба тенях сад. Сама же радушная хозяйка спаленки (попробуй ей, откажи) утомившись под грузом воспоминаний, посапывала носом в бантик чепца. Да так сладко… Я накинула на нее подхваченную с кровати шаль, а потом вслед за подружкой, боком выскользнула на террасу:
— Ну, что будем делать? — глянула с прищуром на Любоню, застывшую тоже, в живописно задумчивой позе: не то петь, не то плясать.
— А пойдем к тебе. Ну не переться же к мужчинам на озеро в такую-то жару? Заодно поболтаем.
— Пошли.
Моя собственная комнатка показалась сейчас такой прохладно — зовущей, что мы с подружкой обе, без раздумья, тут же нырнули прямиком под цветастый кроватный балдахин. А потом ненадолго замолчали, решая, видно, с чего бы начать болтать. Хотя, лично меня интересовало сейчас…
— Скажи, Любонь, а что там нянечка Стаха про сережки говорила? Что за обычай такой и у кого?
— Ну, ничего себе, — удивленно хмыкнула та. — Ты ж ей кивала все время и даже звуки какие-то мычала.
— Это я от крайней вежливости. А на самом деле дремала. И ты знаешь, мне ведь сон приснился… — вдруг, задумалась я, а потом тряхнула головой. — Так что там с сережками? Вдруг, это сильно важно.
— Ну, не знаю, как тебе, а вот Фроне… — зевая, повернулась подружка на бок. — Праздник у них здесь есть, наподобие нашего Солнцеворота. Только, вместо венков девки своим суженным серьги, ну, это…
— В речку кидают?
— Да нет. Прячут или оставляют на разных видных местах. В зависимости от того, чем ты ночь желаешь закончить. И с кем.
Я же, представив унылую Фрону «девкой с косой», насмешливо фыркнула:
— И кто кого сережкой осчастливил?
— Догадайся сама… Фрона Стаха. А когда он над ней посмеялся, обозвала его «мулом убогим».
— И он ее за косу? — открыла я на такое рот.
— Ага, — кивнула Любоня, а потом прыснула. — Видно, с тех пор она косу и обстригла, под чистую.
— Однако, развитая дама — рано взрослеть начала. Я в шесть лет о куклах мечтала — настоящих, не тряпичных… — почесав нос, скривилась я в потолок. — А вот мне интересно, пришел бы он к ней с этой сережкой, чтоб она делать стала?
— Официальную церемонию помолвки. Без нее — никуда, — уверенно заявила подруга, а я вздохнула… Правда, уже не так тяжко, как минувшей ночью (балдахин совсем не шелохнулся). — Евся?
— Да?
— Завтра не сбежишь? — спрошено было очень серьезно. На что и я ответила соответствующе:
— Нет, подружка. От судьбы не убежишь, — а потом, расплывшись, добавила. — Это мой мужчина. И душой и телом.
— Да неужто? Мокошь — наставительница! Вот и я после этого так про Русана решила.
— После чего, «этого»? — развернулась я к Любоне.
— Будто сама не знаешь? — авторитетно хмыкнула та. — Ведь не зря Мокошь завещает: «Люби без стыда. Не скупись в ласках для любимого и вернется тебе от него стократно»
— Да ничего «этого» у нас со Стахом не было, — в ответ вздохнула я, а потом и вовсе от подруги отвернулась… Вспомнилась, вдруг скульптура на рассвете: двое страстных влюбленных. И розовое зарево, скрывшее мой внезапно вспыхнувший румянец… — Ничего не было.
— Ну и дуреха же ты… подружка, — глубокомысленно изрекла Любоня. А после и сама замолчала…
— Евсения… Евсения.
— Ага-а, — сонно отозвалась я, а потом сцапала мужчину рукой, почти наугад. — О, этот сон мне больше нравится. Хоть от тебя в нем и пахнет дымом.