— Ну, хоть читать можно. Затем и брала…
А, пока он тоскливо сушился на моем подоконнике, прополосканный вдобавок в кадушке на углу, мне пришлось вернуться к делам насущным — ритуалам ежедневным. Даже не знаю, чем он для моей няньки является. Мне же — сплошное удовольствие и возможность поболтать о свершившихся за день событиях. Особенно, если их много:
— Ну и вот… А потом я сбежала. И ведь, действительно, сразу видно, что не местный. Одет, как… — тут вышла временная заминка с нужным образом, но, потом я нашлась. — галерщик. Я о них в книжке читала. Это такие подневольные гребцы на больших лодках. И черты тоже не местные. У наших мужиков нет таких высоких скул и… вообще у нас таких нет. А на цепочке у него — защита от магии, представляешь… Ой, Адона, больно же. Когда-нибудь я их точно обстригу, эти космы. Ой!.. Молчу… Нет, слушай. Я вот все думаю про то, что мне волчица сказала. Почему она меня «хранительницей двух стихий назвала»?.. Не знаешь? Ой-й, Адона! Дай ко я сама буду чесать… Ну, тогда, осторожнее… А мне, «тише»?.. Ну, хорошо. Буду тише говорить… Странная ты какая-то сегодня, Адона. Правда, странная…
А на следующее утро я «оглохла» и «ослепла». Сопровождалось это состояние привычным нытьем внизу живота и привычной же надеждой на необратимость произошедших со мной перемен. Хотя, к ним еще прибавилось одно ощущение. Необычное, незнакомое. И если раньше я в такие, «бабьи дни» представляла себя запертой в глухой темной каморке, то сегодня в каморке той, появился, будто бы… «сквозняк» из-за приоткрытой, совсем чуть-чуть двери. И ветром от того сквозняка мне в мой замкнутый мир струйками понесло какие-то запахи… и даже звуки. Не то шуршание, не то журчание…
— Адона! Я пойду, прогуляюсь. Недалеко, вдоль берега, — и, скинув старые туфли, босиком припустила по траве к озеру.
Остановилась у песчаной кромки воды, из-за хмурой сегодняшней погоды, дымчато-серой и неприветливой, и глубоко вдохнула… Потом еще раз, уже закрыв глаза и откинув назад голову.
Мысли тут же понеслись куда-то, как долгожданно выпущенная стрела, над этой, почти неподвижной, сонной гладью, все дальше и дальше, сначала касаясь ее и отмечая в глубине, где рыбин, а где и просто колышущиеся темные водоросли. Мелькнули над камышами со снующими в них кряквами, а потом круто развернулись обратно. Будто страшась покинуть родную стихию… «Стихию?», — распахнула я глаза, с изумлением обнаружив себя, уже по щиколотки в теплой воде.
— Адона, это… что? — женщина стояла у самого берега, и тяжело дышала. Потом, взмахнула требовательно рукой. — Да иду. Только ты мне объясни… Как это, «отстань»?! Ну, ничего себе, отстань! Со мной леший знает что, творится, а она от меня отмахивается. Ай! И хватит меня бить! Чай, не маленькая уже. И так все мозги поотшибала. Теперь вот мерещится всякое… Ай!.. А вот попробуй, догони сначала!..
Да… Странности продолжались. Зато, появилась нежданная оказия из дома сбежать. И я сейчас снова летела с холма. Только в этот раз, в сторону веси, размахивая в руке берестяным кузовком под дюжину куриных яиц…
Подружка моя нашлась почти сразу, после допроса ее матушки, по локти в муке и младшей сестрицы, по уши в малиновом варенье. Хотя, обе занимались одним и тем же — пирожки стряпали. А вот Любоня… Любоня в это время откровенно отлынивала. На длинном бревне за задним огородным забором.
— Здравствуй, не чихай, — радостно хлопнулась я рядом с ней на прохладное дерево и приткнула сбоку от себя полный яиц кузовок. — А ты чего здесь скучаешь?
— Я?.. — повернула ко мне Любоня свое круглое личико. — Ду-умала.
— И о чем же ты ду-умала? Или о… Подруга, ты чего? — а вот этот выпад стал для меня полной неожиданностью. И, прижав в ответ кинувшуюся мне на шею Любоню, я лишь растерянно замолкла:
— Евся, я ведь сначала думала, ты померла, у-топла, — всхлипнула она мне в быстро намокшее плечо. — Эти трещетки весевые… Пока от них правды дознаешься. А сама к тебе в лес ваш кудесный бежать струсила… Евся, если еще и тебя… — вновь зашлась Любоня.
— А, ну, погоди. Да с чего ты взяла, что я вообще утопнуть могу? Ты вспомни хорошо, еще в детстве мы с ребятней ныряли на спор в Козочке, и я всегда дольше всех под водой могла пробыть. Помнишь?.. А помнишь, как один раз, у себя на озере, я рубашкой за корягу донную зацепилась, и ты успела за Адоной сбегать, пока я оттуда уже голой не вынырнула, и с корягой этой?.. Вспомнила?
— Угу, — отлипла от моего плеча подруга и посмотрела мне внимательно в глаза своими, похожими сейчас на небесную лазурь. — И точно. Тебя вода любит. Ты в ней — как ры-ыбина.