«На этот раз Адона с побудкой припозднилась», — еще сквозь рассветную дрему отметила я, прежде чем резко подскочить на кровати:
— Да как ты вообще посмел? — мужчина, оборвав тихий свист, отнял от губ мою «мечтательную» игрушку и спустил с подоконника ноги:
— Доброе утро, Евсения. Или у вас как-то по-другому при…
— Пошел вон!.. А-а! Ты куда?!.. Как? — со всех ног понеслась я вниз по лестнице, и выскочила наружу из дома. — Ты… где? — вот там ему самое и место, хотя… шафраны… Потому как именно из моей, идеально прополотой садовой грядки торчали сейчас длинные ноги в сапогах. Я же бухнулась рядом с остальной частью тела, не проявляющей очевидных признаков жизни. — Эй, ты… живой?
— Меня Стахос зовут, — осторожно приоткрыл он глаза в аккурат перед моей склоненной физиономией. — Я уже… кажется, тебе представлялся, — и тут до меня, наконец, дошло, кто ж виноват во всех моих «странностях», потому что начались они именно с этих…
— Откуда у тебя они?
— Что? — настороженно выдохнул он.
— Глаза… такие, — не отрываясь от двух темных тоннелей, дернула я головой.
— От отца.
— А кто у тебя отец?
— А кто у тебя мать, если ты так швыряешься людьми, ни взирая на мою, кстати, найденную вчера защиту? — приподнялся мужчина на локтях и выжидающе прищурил на меня свои магнетические «тоннели».
— Моя мать была дриадой. И… пошел вон из моего леса.
— Евсения, скажи: «Стах, пошел вон», — кряхтя, но, все ж, уселся среди примятых цветов «пострадавший».
— А это поспособствует? — уточнила и я, в свою очередь, скоро подскочив на ноги.
— Попробуй. Только… может, руку сначала подашь?
— А, может, тогда сразу в небо тебя раскрутить? Пошел вон из моего леса.
— Евсения, — вновь затянул упрямец. — Ну, скажи: «Стах, пошел…
— Пошел вон, лист пожухлый! И вообще, отвянь от меня! Чего ты ко мне прилип? От тебя одни неприятности, — это уже было сказано в спину, отряхивающемуся на ходу мужчине, после чего он, вдруг, остановился:
— Ну, тогда привыкай к ним. Потому что… я тебя нашел.
— Что?! — только сейчас заметила я застывшую в дверях дома Адону, которая в моем утреннем списке «пострадавших» значилась второй. — И не смотри так на меня! О-о, как же мне все это надоело. Я теперь, оказывается, без перерывов на отдых могу людей калечить — большое везение… Адона, ты чего?.. — вот, всегда удивлялась, как при такой хрупкой дриадской фигурке, можно обладать совсем нешуточной силой… Знать бы еще, за каким рожном она ее ко мне применить решила. — Ты куда меня тащишь?.. На берег? И что мы там забыли? Топиться будем?.. Да, молчу, — и припухла, на всякий случай, наблюдая за рыскающей глазами по траве нянькой. Наконец, она нашла то, что так усердно искала — тоненький ивовый прутик, и, тоже, на всякий случай, строго им передо мной взмахнув, принялась быстро рисовать на рыхлом песке. — Это что?.. Руна? — попыталась я вслед за ней комментировать. — Руна… Луна? — склонилась над кружком с «ушами» — месяцами по бокам. Адона же удовлетворенно кивнула и двумя росчерками провела стрелу от рисованной руны к самой кромке воды. — Ага… Ну, это я и без тебя знаю, — разочарованно буркнула я, такой известной истине. — Связь между луной и водой очевидна. Одно без другого слабеет. А сегодняшнее полнолуние — самое сильное для водной магии время, — нянька, на мгновение замерла, не отрывая от меня взгляда и, будто решившись, медленно начертила еще одну стрелу. Теперь уже направленную… — Что?.. — неожиданно сипло выдавила я, и подняла глаза к женщине. — Луна, вода…я… Но… я же — дриада, Адона? Дриады любят воду, но не умеют ей управлять… А я что, умею?.. Но, почему, Адона? — нянька моя вздохнула и, склонившись совсем низко, начертила еще одну руну — ровно посередине между мной и водной кромкой… «Отец». Палочка с двумя кривыми перекладинами. — Мой?.. Значит, мой отец был магом воды?.. Адона… А почему же ты раньше мне этого… Постой, значит, батюшка Угост… тоже? Да? Нет? Адона, постой! Ты куда?! — но, нянька моя меня уже не слушала, с душой запустив свой чертильный прутик во, вдруг, всколыхнувшиеся слева от нас камыши… Тишок, будь он! Волховецкий подслушник. — Адона, не переживай. Я сама с ним… договорюсь, — оторвала я взгляд от мелькающей вдоль берега серой точки, но, женщины со мной уже рядом не было. Она быстрым шагом возвращалась обратно в дом — все, конец откровениям. Да мне и этих, правду сказать, хватило…
Солнце уже зависло в прощальном поклоне над высокой стеной заповедного леса, когда я, с горячей шанежкой на ладони, ступила на шаткий озерный мосток. Огляделась по сторонам, скользнув прищуренным взглядом по притихшим камышам вдоль берега, кувшинкам, желтым, уже полусонным, на зеленом, колыхающемся ковре, и села, свесив к воде ноги, на прохладные доски: