— Ничего. Ты забавно рассказываешь, — будто оправдываясь, пожал тот плечами.
— Забавно? — в ответ, от души расплылась я. — Ну, теперь ты мне что-нибудь тоже расскажи. Например, какие еще праздники в «ненаших» краях отмечают.
— Какие праздники? — почесал за ухом мужчина. — Про все — не знаю. Но, самый из них любимый — Солнцепутье. Он начинается с двадцать второго декабря и длится до самого конца месяца.
— Хороший праздник, — задумавшись на долечку, констатировала я. — И что все это время делают? Через сугробы прыгают?
— Не-ет, — вновь засмеялся Русан, а я в этот момент подумала, что, наверное, именно таким его моя подружка и полюбила — сдержанным на эмоции, но, искренним в их проявлениях. — Горки заливают. В гости друг к другу ходят. На площадях гулянья с катаниями устраивают. А маги шутихи в ночное небо пускают.
— Шутихи? А что это такое?
— Это такие… заряды, которые выпускают при фейерверке… Что такое фейерверк?
— Ага…
Русан оказался еще и хорошим рассказчиком. Помогая себе сдержанной жестикуляцией, он толково объяснил мне, сначала, что такое «фейерверк», а потом мы прошлись по другим интересным новшествам из мира за нашими «пограничными» речками… И сами не заметили, как безмолвно застыла пред нами моя дорогая подруга:
— Ой, Любоня, — скосилась я на то, как вмиг подскочил с лавки Русан. — А мы тут… А ты знаешь, что такое Солнцепутье?
— Ведать не ведаю, — отрезала та, игнорируя торчащего рядом грида. — Евсь, там твоего чужака наши весевые парни скоро бить надумают. Ты бы пошла, что ли, увела его.
— Куда? — открыла я удивленно рот. — У меня зелье закончилось. Я на Леха все извела.
— Уж больно ты… — вдруг, замолчала девушка, уставившись в то самое место, где только что сидел Русан. — А в прочем, делай, как знаешь… Русан, ты, часом, не утомился?
— Нет. Можешь веселиться, сколько захочешь, — качнул головой грид, и отвернулся в сторону.
— Любоня, — все ж, решила я встрять, глядя на это дело. — Может, я пойду, а вы тут… останетесь. Мне уже домой пора.
— Нет. Сидите. А я к костру вернусь.
— Ну, знаешь, — вот теперь уже и я подскочила с лавки. — Сколько можно ходить вокруг, да около? Не пора ли откровенно поговорить? Потому что, вы… — запнулась я на этом слове, узрев приближающийся к нам мужской силуэт.
— Ну и что «вы»? — с недоброй заинтересованностью пропела Любоня.
— Да вы сами… должны…
— Евсения.
— Что?!
— Пошли.
— Куда? — ошалела я от такого предложения.
Стахос же, удостоив Русана лишь изучающим взглядом (впрочем, взаимным), решил пояснить:
— Сначала через костер прыгать. Мне уже… обрисовали, как это делается. А потом будем твой венок в речку запускать. Так ведь у вас все происходит? В такой последовательности?
— Ну да, — от неожиданности выдала я.
— Тогда, пошли, — протянул мне руку Стахос.
— Да никуда я с тобой не пойду. И ничего я с тобой запускать не буду ни в какой… последовательности, — таращась на эту руку, отчеканила я.
— Это почему же? — совершенно искренне изумился мужчина. — Раз все так делают, значит и нам надо. Или ты…
— Да что ты себе позволяешь? — подошла я к нему вплотную, вперясь гневным взглядом. — Это не твое дело, как я себя веду: как все, или не как все.
— Я с тобой пойду.
— Что? — развернулись мы одновременно к моей «внезапной» подруге.
— Я буду прыгать через костер. Тебя ведь, Стахос зовут? Так ты со мной идешь?
— А… пошли, — ухватил он подставленную Любонину ладонь…
— Да что же это здесь происходит? — ошарашено шлепнулась я обратно на лавку и обхватила руками голову. — Русан, это ведь… Не так все должно было быть.
— А как? — отстраненно бросил он, глядя вслед удаляющейся паре. — Евсения, откуда ты его знаешь?
— Кого?.. Стахоса? — оторвала я лицо от ладоней и внимательно глянула на грида. Уж больно настороженным показался мне его голос. А, впрочем, в нашей-то ненормальной «картине»… — Мы с ним вместе с моста через Козочку упали. Оттуда и знаю.
— Ясно, — вздохнул мужчина, опускаясь рядом со мной на сиденье.
А потом мы надолго с ним замолчали, погрузившись каждый в свои сокровенные мысли. И не знаю, о чем в это время думал Русан, я же себя беспощадно ругала. За то, что позволила себе так бездумно поверить в изменяемость мира. За то, что, позволила усомниться в правильности собственных нерушимых принципов. За то, что, пусть на долечку, но дала слабину, представив себя обычной девушкой с обычными грезами об обычной любви. И за то, что, торчу до сих пор под этой березовой «рогаткой», вместо того, чтоб давно нестись со всех ног в родной, заповедный лес. И кто во всем этом виноват?.. Конечно, я сама. А еще эта «ходячая неприят…