Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: «Где ж ее старшая сестрица». Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:
— Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом… а, потом посуду на кухне мыла и… да, еще курицу жарила, тоже на кухне.
— Понятно.
— А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а…
— А где ж он? — встрепенулась я.
— А-а, — смачно зевнула Галочка, — Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала…
Ну, я и посидела… недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье «пялиться». Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные… А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду… Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла…
— Ой, да что ж вы молчали то? — вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте. — Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, — и приподнялась с табурета.
— А не надо спешить… мама, — ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег. — Я сам… обслужу. Мигом, — и снова за ней исчез.
— Тетка Вера, — по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола. — Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.
— Ага, Евсенька. Будь добра, — каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.
А через мгновенье у меня самой взгляд… изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался — она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.
— Любоня! — голосом, каким орут: «Пожар!», возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой. — Я к тебе… в помощь.
— Евся! — голосом не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу. — Я здесь жарю… Матушка велела.
— Иди отсюда.
— Чего?
— Иди отсюда. Я сама… дожарю, — выдернула я из ее руки деревянную мешалку.
— Евся, а как же…
— Иди, — процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда. — В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.
Ольбег удивленно хмыкнул и, сгрузив на пол пустую бадейку, пристроился рядом, на освободившейся лавочке:
— Евся. Вас… тебя, кажется, так зовут? — всерьез заинтересовался он, теперь моей персоной.
— Ну да. Именно так, — внимательно разглядывая куски курицы на большой сковороде, протянула я, решая в это время: «Сейчас его усыпить или, когда подальше от горячей плиты будет». Ольбег же, не мешкая, продолжил:
— А почему ты у меня в гостях никогда не была? Подруги моей невесты — мои… подруги. Ты знаешь… — замахнул он одну ногу на другую и свесил с нее свои длинные руки. — Я всегда рад гостям. И у меня есть, чем их удивить.
— Охотно верю, — вариант с немедленным «усыплением» все навязчивее долбился мне в голову. — А вы, случайно, не вдовец?
— Я? Вдовец? — удивленно приподнял мужчина бесцветные брови. — Что ты, деточка. Я, конечно, понима-аю, про меня здесь, в вашей глуши, всякое треплют. Но, вот в чем не замешан, так во вдовстве. И если и могу… «замучить» женщину, то, только в одном месте. И я уверен, ты знаешь, в каком, — совсем уж похабно расплылся он, покачивая одним коленом.
— Это я такая догадливая или испорченная? — в ответ, сузила я на мужчину глаза.
— Ты, несомненно, полна всяческих достоинств. К тому же, в наш просвещенный век, даже ваша глушь живет в этом вопросе по-новому. Так что, еще раз тебя приглашаю: загляни на мой, пока еще, холостяцкий, огонек.
— Да что вы? Какая непосильная для меня честь, — ну, сволочь, держи. — Ой, а у меня на ладони перышко. Сейчас я его на вас сдую. Ловите… ртом… Ага. И главное, во сне вправо не кренитесь…
Любоню я нашла вскоре, все на том же длинном бревне за огородным тылом. Правда, на этот раз, без одуванного венка и в слезах:
— Ну, ты чего, подружка, — бухнувшись рядом, обхватила ее за вздрагивающие плечи. — Что, сильно худо?
— Угу, — пробубнила она в свои ладошки, а потом и сама меня обняла. — Ой, Евся, если б ты знала… Как худо то…