— Располагайся, деточка, не стесняйся, — подтолкнул меня в очередной раз Ольбег, наведя на мысль, что «стесняться» мне здесь пристало лишь собственных, «ущербных», по сравнению с рисованными размеров:
— Ага. А можно мне к камину?
— Да, пожалуйста, — разочарованно скосясь в сторону полога, вздохнул он, однако, духом не пал. — Орешки хочешь? Конфеты? Пирожное? С вином — в самый раз. Ты усаживайся, я тебя сейчас сам обслужу, — и махнул своим длинным халатом в сторону одного из шкафов. Я же в это время тщательно выбрала себе нужное место: чтоб хоромы хорошо просматривались, и улица из окна. Точнее, время суток. И бухнулась в кресло прямо у каминных ступеней рядом с круглым столиком…
И потянулась наша нудная беседа, представляющаяся обеим ее сторонам лишь неизбежным злом. Однако каждый желал в конечном итоге получить свою, заслуженную за терпение «награду». Я, улыбаясь и удивляясь в нужных местах, лишь тянула время, поглядывая на предзакатную хмарь за окном. Ольбег же прыть выказывать заметно остерегался: а вдруг, возьму, да Любоне потом на него в запале «глаза раскрою»? В конце концов, после наполовину опустошенной единолично бутыли, у жениха ее уважаемого язык развязался. Из чего я сделала вывод, что пора и попробовать соединить «приятное» с «полезным»:
— Господин Ольбег…
— Зови меня просто Ольбегом, деточка, — закидывая в рот орешек, поправил он меня.
— Ольбег, а чем вы еще занимаетесь, кроме добычи камушков?
— А что, про то местные злые языки еще не растрепались? — окинув взором почему своих настенных красавиц, спросил он, а потом пьяненько хмыкнул. — Хотя… Я — коллекционер, деточка.
— Кто вы? — в очередной раз за вечер удивилась я.
— Собиратель прекрасного и его пламенный почитатель… Я имею в виду живопись, и исторические ценности… Ты меня понимаешь?
— Это те, что в музеях показывают? — выказала я невиданные для веси Купавной познания, удивив на этот раз сама:
— Совершенно верно, — даже глаза свои припухшие больше обычного приоткрыл Ольбег. — Но, к сожалению, здесь мало тех, кто по достоинству может оценить мою страсть — глушь беспросветная с «кудесами».
— Что, у вас даже… друзей здесь нет?
— Да откуда они? Все мои друзья давно… В общем недосягаемы. А здесь — одни подрядчики да подельники, — начал он, а потом, совсем уж печально, хмыкнул. — Вот видишь, деточка, я уж и сам начинаю под стать местным разговаривать. Скоро буду «выдавать» только «або» да «кабы», — и замолчал, вперяясь глазами в бутыль. — А хочешь, Евся, я тебе кое-что покажу?
— Что именно? — насторожилась я.
— Жемчужину своей коллекции. О ней знают лишь немногие. Безумно ценная вещица со своей историей… Хочешь?
Я бросила мельком взгляд за темнеющее окно, прикинув в уме оставшееся до основного действа время, и решила, что таким способом его скоротать тоже вполне дозволительно:
— Хорошо. Покажите, — кивнула покорно, а когда воодушевленный Ольбег исчез за дверью, и сама из своего кресла подпрыгнула. Прошлась вдоль одной из стен, рассматривая уже более тщательно местную «живопись» и, наконец, остановилась напротив одной из картин. На ней розовощекая дама была в полный свой рост и выписана в самых мельчайших подробностях. — А что? Вполне подходит, — склонив набок голову, вынесла я свой вердикт. — А-а, коварная разлучница моей любимой подружки и ее уважаемого жениха? И не стыдно тебе?..
— А вот и я, — глаза у вернувшегося коллекционера горели сейчас совсем уж нездоровым огнем, а в руках он, застыв на пороге, сжимал, обтянутую черным бархатом коробочку. — Пойдем к огню. Там ты сможешь лучше все разглядеть. Но, сначала, всего несколько слов, — и быстро присел на самый край своего покинутого кресла. — Ты знаешь, кто такие кентавры?
— Да-а, — с большим сомнением, но, все ж, согласилась я. — Видала на картинке и немного про них читала.
— Прекрасно, — с чувством выдохнул Ольбег. — Ну, надо же, как мне с тобой повезло… Так вот, этот народ не без бахвальства величает себя потомками эллинов. Что же касается их истории… Да, не в этом суть. А суть вся в том, деточка, — провел мужчина дрожащей рукой по бархату. — что здесь у меня находится древний символ их власти, передаваемый из поколения в поколение. Так называемая «Кентаврийская Омега». Взгляни… — в следующий миг откинул он крышку, явив мне покоящуюся на точно таком же бархате, большую золотую подкову. Точнее…
— А почему она…
— Лишь половина? — вскинул Ольбег брови. — В этом и есть ее «история». Дело в том, что изначально Тинаррой правили два царственных брата, образовавшие два своих, вполне самостоятельных клана: южный и северный. Но, при довольно… туманных обстоятельствах, один из них погиб — разбился в глубоком горном ущелье, прихватив с собой и вторую половину подковы. В официальной, государственной «легенде», говорится, что один другого до последнего за эту вещицу из пропасти вытягивал. Но, золото — металл мягкий. И в конце концов, подкова не выдержала тяжести, переломившись ровно посередине. Это — официальная версия.