Толпа все это слушала, причем симпатии были явно не на стороне представителей правоохранительных органов.
— Фига себе, — протянул стоящий рядом со мной подросток. — Такую собачку застрелить хотят.
— А ведь нас тут много, — намекнула ему я, — надо бы помочь хозяйке…
— Точняк! — подхватил мою мысль парень и немедленно бросил клич: — Народ, пошли ловить Чарли!!!
Мы рванули в ту сторону, куда минуту назад побежал Чарли. На бегу я бросила взгляд в сторону сосредоточенных типов — они никуда не побежали. Это правильно, им нельзя отлучаться с места наблюдения. Я старалась держаться поближе к хозяйке.
— Часто он у вас убегает?
— Он вообще шебутной. Поэтому я вожу его сюда, хотя это запрещено, и не хожу за гаражи. Вырвется, убежит, еще под поезд попадет…
— Давайте туда сходим, — предложила я. — Жалко будет, если его милиция найдет. Я, конечно, не верю, что они стрелять будут…
— Зря не верите, — перебила меня владелица Чарли. — Прецедент уже был. Две недели назад добермана из автомата застрелили.
К счастью, идти к железной дороге не пришлось: метрах в двухстах впереди нас, из-за здания океанариума выскочил Чарли. Заметив хозяйку, он замер в живописной позе: тело напряжено, правая передняя лапа чуть приподнята.
— Вот паршивец! — ласково сказала хозяйка, явно гордясь своим любимцем. — Ведь знает, что ничего ему за это не будет!
«Паршивец», хоть и не мог слышать этих слов, отреагировал очень живо. Он несколько раз подпрыгнул на месте, приглашая нас в новую игру, после чего лениво развернулся и потрусил в сторону музея.
Глава 17
Здание Центрального музея Великой Отечественной войны представляло собой яркий пример того, что все надо строить в свое время. Задуманное и спроектированное в ту эпоху, которую мои родители называли «брежневской», построено оно было, когда над страной уже вовсю дул «ветер перемен». Жители района энергично протестовали против «облагораживания» Поклонной горы. Бабуля с упоением рассказывала о времени, когда Поклонку еще не срыли и она возвышалась над Можайским шоссе. Копоть и гарь оставались внизу, где проходила магистраль, а наверху были липовые аллеи, высаженные во время весенних субботников жителями близлежащих домов.
Зимой здесь прокладывались лыжные трассы, а летом компании устраивали пикники. Это был цивилизованный лесок, маленький зеленый оазис почти в самом центре города.
Протесты жителей не увенчались успехом. Экскаваторы срыли гору, оставив лишь маленький холмик (наверное, чтобы не менять название, а то вроде как «гора» — а никакой горы не осталось). Мы в детстве, а до нас мои родители в их детстве, а еще до этого — многочисленные поколения, чье детство прошло в этом районе, были твердо уверены, что именно на этом холмике стоял Наполеон Бонапарт, ожидая ключи от Москвы. Ключей он не дождался, зато посмотрел на пожар, уничтоживший большую часть города. Впрочем… Горожане отстроили его заново. Есть такая особенность у больших городов — всякий раз отстраиваться заново. Я как-то раз взяла в прокате диск с фильмом «Страсти по Андрею», рекомендованный мне Добрыней. Фильм меня потряс. Особенно эпизод с пытаемым монахом, когда он спокойно так, зная, что через минуту ему в рот зальют расплавленный свинец, говорил: «Вы все равно уйдете, а мы опять все отстроим…»
Впрочем, я отвлеклась. После того, как гору срыли (предварительно спилив чудесные липовые аллеи), получившееся пространство обложили каменными плитами, построили фонтаны, подсвечивающиеся вечерами жутковатым красным цветом, и возвели монументальное, помпезное, неуютное и некрасивое здание. Перед зданием водрузили стелу, переплюнувшую даже «женщину с бомбой», что у развилки Кутузовки с Большой Дорогомиловской. По замыслу автора стелы, на высоте ста двадцати двух метров от земли должна была парить богиня победы Ника, вокруг нее — поющие ангелы. Идея хорошая; Ника, как нам известно из древнегреческих легенд, была крылатой, стало быть, больше не ходила, а летала. Однако ж воплощенная в камне и металле композиция производила издалека странное впечатление: более всего она напоминала жука, пришпиленного булавкой. Но стела — это было еще не самое страшное. Гораздо хуже был памятник в виде длинной очереди людей — дар городу от популярного скульптора. Злые языки, коих на проспекте проживало немало, утверждали, что он пытался подарить этот памятник Израилю, чтобы его установили около Стены плача. Дипломатичные израильтяне вежливо поблагодарили и… отказались. Сначала памятник поставили там же, где и красные фонтаны, но довольно скоро перенесли, спрятав его за зданием музея. Поговаривали, что с протестом выступили жильцы тех квартир, чьи окна выходили на Поклонную гору. Видеть ЭТО каждый день из окна — тяжелое испытание даже для крепкой нервной системы. Другая версия переноса памятника гласила, что, дескать, из-за него было много аварий. Неподготовленные водители, завидев скульптурную композицию, в ужасе били по тормозам.