Мягко тряхнув головой, я сразу же возвращаюсь мыслями к делу, благоразумно вытолкнув из них это странное ощущение наблюдения.
Я уверена, что показалось.
Я была уверена…
В висках неприятно стучит, и я сжимаю их подушечками пальцев, склонившись над материалами апелляции. Которую, чёрт возьми, проиграла два часа назад.
Конечно, клиенты не ждали чуда, ибо многие факты были против них, но я думала, что смогу вытянуть это дело, смогу добиться только конского штрафа. Я уже давно не отношусь к неудачам так болезненно, как раньше, когда, только выпустившись из университета, начала практику, но проигрыш с «Лэндли Фармасьютикалс» меня как-то не вовремя опрокинул. Сегодня я вернулась в партнёрство ни с чем, и морально готовлюсь теперь к линчеванию от Беккера, главы и моего начальника по совместительству.
Ещё эти колкие и мнимо-сочувствующие взгляды коллег сейчас в офисе, часть из которых постоянно перемывает мне кости, не преминув заметить, что я работаю в этой фирме якобы только из-за отца — представляю, какие теории они строят теперь и какие делают ставки на моё дальнейшее пребывание здесь в связи с его кончиной. Другая же часть пытается льстить, создаёт видимость дружеского общения, но в целом здесь нет никого, с кем я могла бы, ни о чём не думая, хотя бы спокойно выпить кофе за обедом.
Не скажу, что сильно нуждаюсь в признании коллективом и другими юристами или же в дружбе — сейчас я, наоборот, стремлюсь к постоянному уединению, следуя принципу «и один в поле воин», но здоровую атмосферу всё-таки в офисе видеть бы хотелось.
Махнув ладонью, чтобы завершить эти молчаливые рассуждения с самой собой, я вдруг вспоминаю о Кейт — единственной оставшейся подруге из университета, с которой продолжала общаться все эти годы. Она здорово поддержала меня в моей депрессии, но мы не виделись последние месяцев шесть, так что, дав себе обещание позвонить ей сегодня вечером, я решаю захлопнуть папку — случившееся не повернуть вспять, и ничего нового я всё равно в документах не увижу.
Надо выйти прогуляться, может, даже дойти до пекарни в соседнем здании: я осознаю, что ничего не ела весь день.
У выхода из кабинета я сталкиваюсь с начальством — главный партнёр Адам Беккер, тучный мужчина в летах, смотрит на меня исподлобья сквозь сиреневого оттенка стекла очков-половинок.
— Джейн, — услышав это, я поджимаю губы в ожидании прилюдного линчевания, но он лишь мрачно продолжает: — Зайди ко мне после обеда, поговорим об апелляции «Лэндли».
Я невольно распрямляю плечи — экзекуция откладывается, и недрогнувшим голосом отвечаю:
— Конечно, сэр. Я как раз хотела выйти за кофе. Вернусь и сразу к вам.
Он удостаивает меня лишь коротким кивком и грузно проходит дальше по коридору.
Выйдя на улицу, не могу удержаться от того, чтобы не вдохнуть тёплый весенний воздух полной грудью. Подобные сентиментальности обычно не по мне, но сейчас хочется насытить лёгкие кислородом, словно в последний раз. Словно так станет намного проще.
Пока иду, цокая набойками по нагретому асфальту, до пекарни, перебираю в голове фразы, которые скажу Беккеру, чтобы как-то оправдать свой провал. Выстраиваю их в единый диалог, перечисляю про себя возможные варианты его ответов, возвожу оборону… Тренировка, давно ставшая привычной, — она позволяет сейчас отвлечься от проблем в жизни, сосредоточившись только на сегодняшней ситуации на работе и будущем разборе полётов с начальником. Позволяет не думать об отце и сквозящей дыре внутри.
Да и я люблю быть подготовленной, даже если понимаю, что чаша весов склонится не на мою сторону.
В этой задумчивости и полемике с собой, я не замечаю, как дохожу до пекарни. Аромат выпечки тут же вынуждает голодный желудок сжаться, и я радуюсь, что нет очереди. Быстро сделав заказ, отхожу к большому окну в пол, машинально плотнее запахивая плащ.
И мой взгляд цепляет то, что я всем сердцем не желала бы сейчас увидеть. Вдоль тротуара чертовски медленно катится уже знакомый чёрный мерседес S-класса…
Дыхание сбивается моментально, и я не сразу слышу оклик бариста.
Усилием воли заставляю себя отвернуться от стекла и совершенно на автомате подхожу к стойке, забирая трясущимися руками бумажный стакан с кофе и пакет с круассаном.
Надо успокоиться. Надо. Чёрт возьми. Успокоиться.
Мне могло показаться. В конце концов, сколько в Нью-Йорке подобных машин?..
Но противно зудящее нутро подсказывает, что это — не случайность, не абстрактный незнакомый мерседес.
У меня нет никаких вариантов: придётся сейчас выходить на улицу… Собрав всю имеющуюся храбрость в кулак, я до побелевших костяшек сжимаю свой заказ, перекидываю назад сумочку и, словно направляясь на эшафот, выхожу.